Честь - [53]

Не дослушав, Нина Павловна побежала на улицу, но Антона уже не было. Там шли люди, каждый по своему делу, каждый, вероятно, со своими радостями, горестями, заботами, но сын словно провалился сквозь землю. У бабушки Антона тоже не оказалось. И Вадик тоже недавно куда-то ушел, а куда – Бронислава Станиславовна не знала. Нина Павловна, вернувшись к матери, повалилась на диван и зарыдала.

– Беда, беда! Предчувствую: беда!

Старуха растерялась и семенила возле дочери.

– Грехи!.. А ты его сюда больше не пускай. Вадик знаешь какой стал… Совсем никуда парень стал.

– А что же вы раньше-то? – упрекнула ее Нина Павловна. – Как же вы раньше-то не заметили? Почему не сказали?

– Глупа! Стара стала! – бормотала в свое оправдание бабушка.

Они долго сидели и думали. И тогда Нина Павловна решила: пойти к Людмиле Мироновне. Она все поймет и поможет. Это было очень тяжело – идти в милицию и заявлять там о своем собственном сыне. Но это было нужно. Нина Павловна чувствовала, что она совсем изнемогает в борьбе за сына, что одна она бессильна в этой борьбе и ей нужна чья-то твердая и умная рука. Но Людмилы Мироновны не оказалось, а ни с кем другим говорить не хотелось.

Нина Павловна поехала домой, а там, на лестнице, она вспомнила седую женщину из пятьдесят восьмой квартиры и ее слова о чердаке. Нина Павловна поднялась на чердак, в полутьме перелезала через балки, стукнулась обо что-то лбом, вся вымазалась. Ей было страшно, но она делала отчаянные, может быть, героические усилия, чтобы что-то найти и пролить свет на судьбу своего сына, и ничего не нашла.

Было поздно. Все было поздно.

28

Теперь окончательно! Теперь Антон почти ненавидел свою мать. Ну чего она лезет? Он все равно неисправимый. Он все равно теперь с «ними», ну и что из того, что с ними? Ладно!.. А она всюду лезет, шпионит да еще выдумала истерики закатывать.

Так он старается настроить себя сейчас, но дороге в условленное место на Девичьем поле. Он должен! Как она не понимает, что он должен! Все за одного, один за всех! В кармане у него медицинский скальпель за три пятьдесят, – он идет на дело!

Первое «дело» было три дня назад к парке культуры. Провел их туда Генка Лызлов через какой-то двор и узкую дыру в заборе и, вынув что-то из-за пазухи, похвалился:

– Дуру достал.

«Дурой» назвал он остов старого браунинга без курка и, конечно, без патронов, но Генка играл им в руке как настоящим оружием.

Он повел всю компанию в глубь Нескучного сада. Шли россыпью, чтобы не обращать на себя внимания, но по условному свисту все должны собраться вместе, к Генке и Вадику. Антон и Олег Валовой увлеклись разговором и ушли вперед, Антон услышал свист, и, обернувшись, он увидел, что Генка и Вадик сидят на лавочке с какими-то двумя парнями. Он думал, что они просто встретили своих знакомых, но Олег сказал:

– Пошли! Свистят!

Но не успели они подойти, как все было кончено – парни сняли висевшие у них через плечо фотоаппараты и передали Вадику, а Генка убрал свою «дуру» в карман.

– Все в темпе, – усмехнулся Вадик.

– Теперь сидите здесь и ждите, пока я свистну, – приказал он тем, незнакомым, а своим повелительно бросил: – Айда!

Свистеть Вадик, конечно, не стал, а, проводив свою компанию тем же путем из парка, усмехнулся:

– Вот дурни!

Антон даже удивился. Никто не защищался, никто их не преследовал, и вообще все получилось необыкновенно просто, даже смешно: двум здоровым ребятам показали болванку, скомандовали «снимайте», и они отдали свои собственные фотоаппараты, сказали «сидите», и они остались сидеть как дурни… Интересно, до каких же пор они сидели на той лавочке? И все это среди бела дни, в парке, где люди могут показаться из-за любого поворота в любой момент. Антон даже толком и не разобрал, что произошло, и ни в чем, по существу, не участвовал – все случилось само собой.

Теперь они ехали за город. О том, зачем ехали, не говорили. И об этом действительно как будто бы забылось, когда ребята сошли с поезда и, пройдя поселок, вышли на край большой луговины, обрамленной кустарником, переходящим дальше в лес. День был теплый, по-настоящему весенний, радостный, и молодая, еще полностью не одевшая землю трава сверкала тем неповторимым весенним блеском юности и чистоты, которого не увидишь потом ни в июле, ни в августе. И небо было такое же чистое, безмятежно-спокойное, без единого облачка, и ребята, пожалуй, и в самом деле забыли, зачем они приехали. Они шли луговиной, шлепали по лужицам еще не высохшей весенней воды, собирали первые весенние цветы – цветы были низенькие, коротконогие, букеты из них не получались, да букеты и не нужны были им, но все-таки это были цветы, а цветы всегда доставляют радость.

Только один раз Генка насторожился, заметив одинокую фигуру молодого человека с книгой в руке. Он вышел из кустарника и, углубившись в чтение, медленно направился к поселку. Генка Лызлов указал на него Вадику, но в это время с другой стороны послышались переборы баяна, и на тропинку высыпала большая группа молодежи. Когда гуляющие скрылись, а песни я девичьи голоса утихли, молодой человек успел подойти к поселку. – Пошли дальше! – скомандовал Генка. Антон заметил, что Генка последнее время стал играть в их компании главную роль. Витьки Крысы, например, не было ни в прошлый раз, ни в этот, а всем руководил Генка. Его жесткий, повелительный тон, дерзкий взгляд, брови, сходящиеся вдруг злым узлом на переносье и говорящие иной раз сильнее всяких слов, заставляли ребят слушаться его.