Чесменский гром - [98]

Он брань с срацинами забавой почитал!

Так скажет о нем поэт.

Адмирал Спиридов в белом, шитом золотом мундире расхаживал по шканцам. Старая, еще петровских времен шпага была обнажена. Одна из пуль сбила с головы треуголку с пышным плюмажем.

— Негодяи! — ругался Спиридов. — Это ж самая моя любимая! Этакую дырищу наделали — кулак влазит!

С начала боя никак не мог адмирал сыскать Федьку Орлова, который вдруг куда-то запропастился. Корабли сошлись бортами, и противники разом разрядили в упор свои орудия. Второго залпа с «Реал-Мустафы» уже не последовало, зато русские единороги продолжали бить и бить...

Отчаянные марсофлоты, зажав в зубах парусные ножи, перебирались по снастям и реям на рангоут вражеского корабля.

— Изготовиться к атаке! — кричал в рупор Круз.

В момент, когда с силой ударились друг о друга борта кораблей, взвился над палубой «Реал-Мустафы» столб пламени. Чей-то точный барндскугель все же поджег неприятельский корабль прямо под ахтеркастелем. — Александр Иванович, пред тобой знатный трофей, бери его с Богом! — махнул Крузу рукой Спиридов.

— Не трухнем, стариной тряхнем! — выхватил шпагу Круз. — На абордаж!

На турецком корабле сгрудились толпы полуобнаженных негров и арабов, мулатов и арнаутов. С проклятиями и криками, потрясая оружием, они в нетерпении ожидали схватки.

Смельчаки, первыми перемахнувшие на палубу «Реал-Мустафы», пали под ятаганами свирепых левендов, пали и вторые, но третьи все же оттеснили турок от борта.

Абордаж — особый вид морского боя. Здесь все решают личная отвага и ловкость, воинское мастерство и его величество случай. При абордаже зевать некогда. Вокруг все пылает и рушится, из бесчисленных люков лезут враги, качается под ногами палуба, бьют пушки. Дыхание в дыхание, глаза в глаза. Отступать некуда, и кто-то должен обязательно погибнуть, чтобы победил другой. Абордаж — это вихрь, в котором невозможно предугадать миг следующий.

По всей верхней палубе «Реал-Мустафы» кипел рукопашный бой. Артиллеристы лезли прямо через открытые порты и, спрыгнув у турецких пушек, вступали в схватку с дюжими османскими пушкарями-галионтжи.

Флаг-капитан Федор Плещеев, не в силах оставаться в стороне от происходящего, взвел курки двух пистолетов, засунул их за пояс и с обнаженной шпагой кинулся на поддержку своим. За ним следом волонтер князь Козловский — храбрец и пиит. Каперанг Плещеев пал через несколько минут. Федор Козловский довел своих солдат до кормового люка. Окруженный врагами, он дрался, пока билось сердце.

Опомнившись от первого удара, турки яростно атаковали. Тяжело дыша и призывая на помощь Пророка, они бросались грудью на штыки. Впереди всех сам Гассан-бей.

— Вперед! Вперед! — кричал он своим воинам. — С нами Аллах!

Истошно выли неистовые муллы. Турки ломились напролом.

— Упрись и стой крепче! — призывал матросов лейтенант Вася Машин, по кличке Кощей, последний оставшийся в живых офицер. Машина рубили сразу в несколько ятаганов... На мгновение наши было замешкались. Кто возглавит их теперь?

И тогда, ухвативши фузею за ствол, вперед кинулся боцман Евсей. — Предадим животы в руки твои, Господи! — приговаривал он, круша врагов.

Вновь все завертелось, замелькало в жутком калейдоскопе, где главный цвет — красный.

Голые пятки сражавшихся одинаково скользили по мокрой палубе. Пузырящаяся кровь потоками сбегала в шпигаты, где застывала густеющим киселем.

— Рра-аз! — со свистом обрушивались на непокорные головы тесаки и ятаганы. Под ноги дерущихся летел съежившийся в предсмертной судороге человеческий мозг. Как сумасшедшая, билась в его глубине уже не принадлежавшая никому последняя шальная мысль. Чья-то нога с размаху давила мозг в мелкие серые брызги...

Вся палуба «Реал-Мустафы» от гром-мачты до бизань- мачты была завалена павшими. Турки всюду отступали. С рей и вант гремели по ним точные выстрелы. Это означало, что «верхний этаж» в наших руках. Евсей все время находился в гуще боя, некогда было даже лицо от пота обтереть. Особенно жестоко пришлось ему биться на шкафуте. Схватился боцман с каким-то настырным турком в штанах желтых, отбил удар сабельный и всадил с размаху штык. Но ловкий турок успел рукой прикрыться. Хотел было Евсей повторить удар, чтоб уж наверняка, но не дали. Наскочили на него сразу трое, черные, как сажа, только белки глаз сверкают. Пока с ними управлялся, того настырного куда-то уволокли. Хотя и важная птица, видать, была, да искать его в этой круговерти недосуг!

Раненого Гассан-бея телохранители, не видя другого выхода, попросту выкинули за борт. Там его подобрала проходившая мимо шлюпка и доставила на берег. «Лев султана» был потрясен случившимся.

— О, кысмет, — шептал он, — так угодно судьбе!

А схватка меж тем переместилась на ют, к кормовому флагу. Улучив момент, дернул было Евсей его с перебитого флагштока, но сорвать не успел. Оказавшийся рядом турок с размаху отсек ему ятаганом руку. С глухим стоном повалился старый боцман на палубу. Стиснув от боли зубы, все же подполз к флагштоку и, встав на колени, схватил полотнище левой рукой. Пробегавший мимо бородатый аикланджи с силой полоснул его саблей по руке. Молча упал Евсей среди дерущихся. Придя в себя, уперся он культями рук в палубу и вновь полез к флагу. Привстав, рвал его зубами, рвал из последних сил. Уже умирая, сорвал Евсей проклятое полотнище и упал, заливая шелк своей кровью...