Чешские юмористические повести. Первая половина XX века - [13]

— Паралик тебя разрази! Провались ты в пекло! — пробормотал К. Мног. Корявый, вскочил и одним толчком распахнул дверь.

На пороге стоял огромного роста ход, которому нужно было порядком наклониться, чтобы не задеть притолоку. Он пригнул голову и вошел с христианским приветствием.

— Во веки веков аминь! — ответил редактор Корявый уже совсем иным тоном, нисколько не напоминавшим ту краткую молитву сатане, которая прозвучала, пока дверь была закрыта, и, как здесь принято, начиналась с «Паралик тебя разрази!» (Недаром Цапартицам приписывают славу двух изобретений: этого проклятия и кнедликов.)

Посетитель прошел из так называемой черной кухни в горницу, и оказался им наш знакомец — дядюшка Ировец. Правда, узнать его мы смогли не раньше, чем он распрямился, ибо поначалу староста тщетно пытался ввернуть назад дверную ручку, оставшуюся у него в кулаке. Этим частично и объясняется грохот, предварявший его появление у К. Мног. Корявого.

Некогда, много лет назад, случился в Цапартицах пожар, да такой страшный, что половина сего самобытного городка выгорела дотла, но во всех уцелевших после ужасной катастрофы домах сохранилась одна старинная достопримечательность, а именно: черная кухня, то есть каморка с очагом — собственно, часть дымохода, расширяющегося книзу до размеров комнаты. Свет сюда падает лишь сверху, через трубу. Обычно эта каморка с блестящими от вековой сажи, точно выложенными обсидианом стенами использовалась в качестве летней кухни, чтобы единственное жилое помещение дома в знойные дни не уподоблялось раскаленному горнилу. Заодно черная кухня служила и сенями.

В старых цапартицких домах только черная кухня и была выложена кирпичом, потолки же в горницах здесь повсюду деревянные. Из черной кухни в горницу ведут двери с особыми съемными ручками. Благодаря хитроумному изобретению давних цапартицких слесарей можно было обходиться без ключа. Стоило отвинтить такую ручку — и комната заперта.

Наши старушки с милыми улыбками на бледных личиках под черными кружевными чепцами — в Цапартицах их зовут пантетями (сокращение от «пани тетя») — ходили, да и по сей час ходят к обедне, держа в одной трясущейся руке завернутый в платок молитвенник, а в другой — отвинченную дверную ручку.

Пандядя (добавление «пан» отличало наших городских дядюшек от грубой деревенщины, подобно тому как то было и с тетушками) торопится иной раз из костела домой, дабы опередить пантетю. С самыми честными намерениями приближается он к двери, но, не нащупав ручки под соломенной обшивкой, защищающей жилую горницу от зимних холодов, спешит удалиться,— и дабы не повстречаться с тетей, и дабы без него в трактире не начали партию в карты.

Такие съемные ручки, натертые ладонями многих поколений, сверкали, как серебряные, а меж гранями орнамента даже образовывались крошечные щербинки. Сделаны эти ручки были так искусно и красиво, что порой невольно восхитишься и призадумаешься. К примеру, иные из них имели форму листка, ссохшегося и внизу свернувшегося в трубочку. За нее очень удобно браться, отворяя дверь.

Дядюшка Ировец ввернул ручку, позволявшую войти в мастерскую духа редактора «Ч. л.», на ее исконное место и уселся напротив К. Мног. Корявого, еще раз повторив христианское приветствие, но уже в несколько усеченном виде, так что оно скорее напоминало некое придыхание:

— …слови …сподь!

С минуту они сидели молча, потом Корявый неуверенно произнес:

— Послушайте, дядюшка, вроде бы я вас где-то видел!

Гость посмотрел на хозяина детски-наивным взором, присовокупив к оному укоризненное:

— Ах, боже ж мой! Да ведь я Фролиан Ировец, зборжовский староста!

После этих слов К. Мног. Корявый вскочил, выхватил из рук Ировца баранью шапку, которую тот носил наперекор июльской жаре, и зеленый пузатый зонтик, щедро украшенный латунью,— из тех, что, занесенные городской модой, сохранились в наших деревнях со времен бидермейера ^{3}.

Причина, побуждавшая ред. Корявого к подобной обходительности, была проста. Со времени грозы, описанной в первой главе нашего правдивого повествования, прошло несколько недель, и кум Ировец неоднократно имел случай воспользоваться даром своего святого покровителя, чем приобрел во всей округе широкую известность. Людей, с относительным успехом занимающихся предсказанием погоды, в нашей благодатной провинции, слава-те господи, хватает. Однако лавры сих доморощенных и необразованных наблюдателей земного магнетизма увяли рядом с неукоснительной достоверностью прогнозов Флориана Ировца.

Новоявленный ясновидец умел с точностью до минуты предугадать поведение стихий и выигрывал пари на сколько угодно кружек пива. Мало того, это был прорицатель, у которого можно заказать любую погоду на выбор, а такой пророк, черт возьми, по праву заслуживает популярности не в одном лишь достославном Зборжове, где велением судеб ему довелось быть старостой.

Пока Ировец довольствовался тем, что обеспечивал солнечную погоду, когда ему нужно было сушить и вывозить с лугов сено, да, потрафляя своей зловредности, в самый разгар полевых работ кропил дождичком немилых его сердцу соседей (особенно часто доставалось вожаку недовольных старостой малоземельных крестьян Вондраку), он еще не знал всего могущества ниспосланного ему небесного дара.