Червонные сабли - [76]

Шрифт
Интервал

Какой-то верзила в черном пальто с каракулевым воротником пнул его ногой.

- А этот почему не помогал толкать поезд?

- Не трожь его, - вступилась за спящего старушка. - Пущай отдыхает. Видишь, совсем дитё, а тоже военный...

- Дитё... Привыкли на чужой спине в рай ехать.

- Должно-ть, контуженный, - продолжала объяснять старушка. - Сколько едем, все командует, бедняга. Из лазарета, поди...

- Дезертир, - простуженным голосом проговорила баба в теплом платке.

- Определенно, - согласился с ней верзила и опять носком сапога откинул ослабевшую руку спящего.

- Ссадить его с поезда, - предложила баба. - Может, он тифозный, а мы из-за него страдать будем? Сдать в барак при станции, и нехай спит там.

- Я тебе сдам!.. - прогремел с верхней нары угрожающий голос, и в полутьме показалось смуглое лицо паренька в очках.

- А ты откуда взялся, такой заступник? - огрызнулся верзила и. замолк.

Ленька заворочался и стал бредить:

- Сестра, дай попить... Что, у вас воды в лазарете нема? - Он замолк и вдруг вскинулся, закричал: - Шашки к бою! Окружай... Эх вы!..

В бреду расстегнулся ворот гимнастерки. Старушка хотела поправить и увидела бинт на груди. С великой жалостью она прикрыла ладонью рот, закачалась и зашептала:

- Господи, да у него там вся грудь изрезана...

Пассажиры притихли. Паренек в железных очках спрыгнул с пары и, перешагивая через людей, подошёл к Леньке, склонился над ним. Он откупорил стеклянную флягу и тихонько позвал:

- Слышь, браток, глотни...

Ленька открыл глаза. Увидев склонившихся над ним людей, рывком приподнялся, застегнул гимнастерку, проверил маузер под рубахой и недовольным голосом спросил:

- Чего надо?

Никто не ответил. Отвернувшись, он снова лег. Верзила поднял воротник пальто и сказал ворчливо:

- Может, я тоже раненый...

- Соленым огурцом в мягкое место, - съязвил паренек в очках. - Ишь, ряшку наел, сразу видно - спекулянт.

- Тебя не касается. Ты в плену не был и не знаешь, какая у белых сладкая жизнь.

- Я-то знаю...

- Молод еще, - пробормотал верзила и подозрительно покосился на паренька. Откуда знает? Не чекист ли? И переменил тему разговора: - Почем в Москве сахар, вы, гражданочка, не знаете?

- В Мелитополе двести рублей фунт...

- Не двести, а четыреста, - послышался голос из темного угла.

- Жизнь пришла чижолая, - со вздохом проговорила баба в платке. - Подумать только, во всей России мыла нету!

- Жизнь всегда одинакова, - назидательно проговорил верзила. - Живи да оглядывайся. Если на соседа верхом не сядешь, он тебя оседлает, да пятками под бока - вези!.. Говорят, скоро будет коммунись. Попы тоже обещали царство небесное. Ты мне на земле дай жисть, а небесную себе возьми. Человек должен для себя жить. А то комму-нись...

- Эй, там, насчет коммунизма помолчи! - строго проговорил паренек в очках, - Не разводи контрреволюцию, а то живо голову отверну!

- Ха-ха, то-то, я гляжу, повсюду головы оторватые валяются... - издевался верзила.

На какое-то время разговоры замолкли. В сонной тишине слышно было, как лязгают вагоны сцепкой. Потом кто-то сказал:

- Врангель-то нас поделил: Кавказ - англичанам, а Украину - французам.

- Подавится...

- Подвинься, тетка, что ты весь вагон узлами заняла.

Паренек с верхней нары не принимал участия в разговорах. Он с сочувствием прислушивался к бреду юного буденновца и готов был в любую минуту броситься к нему на помощь.


5

В Белгороде не удалось запастись топливом, и где-то уже под Курском кончились дрова. Паровозик посопел и заглох, точно прогоревший самовар. Даже до станции не дотянул. Вокруг степь, изрезанная оврагами, и ни деревца, ни строения на десятки верст.

- Почему стоим?

- Ось в колесо попала.

- Оставьте шутки при себе. Когда поедем?

- Как тронемся, так и поедем...

Машинист бежал вдоль состава, призывая пассажиров на помощь.

- Хай вам сто чортив у печенки: субботники да субботники! Коли уже будет воскресенье?

Пассажиры разбрелись в разные стороны в поисках топлива. В полуверсте заметили брошенную железнодорожную будку. Побежали туда и вмиг разобрали крышу - одни кирпичные стены остались. Заодно прихватили шпалы, которые валялись под откосом. Не забыли спилить два телеграфных столба.

- Теперь до самой Москвы хватит.

Тяжелую смоляную шпалу досталось нести Леньке в паре с «очкариком». Тот мягко оттеснил Леньку и сказал:

- Тебе нельзя тяжести носить.

- Это почему же?

- Рану повредишь.

- Откуда тебе известно про мою рану? - задиристо спросил Ленька.

- Видел...

Сердито оглядев паренька с головы до ног, оценив по достоинству его рваный пиджак, старательно застегнутый на пестрые пуговицы, чтобы скрыть отсутствие рубашки, Ленька потеплел душой. По всему видно, парень свой - пролетарий. Вон и очки в железной оправе перевязаны ниткой: беднота.

- Ты вот что, - незлобиво упрекнул его Ленька, - не заглядывай куда тебя не просят. Бери шпалу за другой конец.

- Как же ты одной рукой?

- Тебя не касается. Бери!

Ленька нарочно напускал на себя пасмурный вид: строгость никогда не мешает.

- Зовут как? - спросил хмуро.

- Иван Гармаш. А тебя?

Ленька не спешил с ответом. Некоторое время несли шпалу молча. Мешала повязка. Ленька со злостью скинул ее и стал придерживать шпалу раненой рукой. Но вот она сбросили ношу у паровоза, где уже пилили и кололи дрова, и Гармаш спросил:


Еще от автора Леонид Михайлович Жариков
Повесть о суровом друге

Известная повесть о рабочем подростке, о молодых борцах революции на юге России.


Судьба Илюши Барабанова

Дорогой друг!Перед тобой третья, заключительная книга трилогии о революции писателя Леонида Жарикова.Если в первых двух книгах — «Повесть о суровом друге» и «Червонные сабли» — перед тобой проходили вдохновенные события революционной поры, то здесь, в повести «Судьба Илюши Барабанова», автор рассказывает о том, в какой жестокой борьбе рождалась первая в мире Республика Труда, как было трудно утвердить власть рабочего класса.В образах двух братьев — Илюши и Вани Барабановых, героев этой повести, отражена судьба тех первых комсомольцев, чьей кровью и жертвами победно утверждена на земле власть трудящегося человека — Советская власть.


Флаги над городом

Рассказ «Флаги над городом» — отрывок из книги Л. Жарикова «Повесть о суровом друге». Этот отрывок посвящён событиям первых дней после установления Советской власти в Донбассе: открытию школы, первому дню занятий, началу строительства новой жизни.


Пашка Огонь

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Рассказы

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Последняя ночь

«Последняя ночь» — это рассказ о событиях гражданской войны в Донбассе. В нем писатель Леонид Михайлович Жариков, сам уроженец шахтерского края, рассказывает о подвиге двух мальчиков, об их храбрости, беспредельной преданности и любви к Родине и Советской Армии, о том, как они помогали отцам и братьям в борьбе с белогвардейцами.Для младшего и среднего возраста.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.