Черви - [95]

Адамчик с горечью усмехнулся. Эта усмешка показалась Уэйту фальшивой, надуманной и в то же время нервозной. Однако он ничего не сказал. Молча слушал…

— Я теперь уж не такой дурак, как был, — снова начал Адамчик…

— Это ты так думаешь?

— Ничего я не думаю. Я точно знаю.

— Да нет, я о том, что будто бы я тебя подбиваю.

— А почему бы и нет?

— Да потому, что смысла же никакого нет в этом. Ну какая мне от этого корысть, сам посуди?

Адамчик неопределенно развел руками. Уэйт вздохнул:

— Так вон, оказывается, куда ты гнешь. Мне, мол, высовываться опасно, и без того на волоске повис, того и гляди в выпуск не попаду. Пусть лучше другие, которые понадежнее себя чувствуют. Так ведь, верно?

— А хоть бы и так! Взять вон тебя и меня. Сам знаешь, какая разница. Тебе бояться нечего. Да ты послушай…

— Чего там еще слушать. Сам-то что собираешься делать?

— Нет, нет! И не уговаривай. Я и думать даже не хочу. — Адамчик в возбуждении вскочил с рундука, сделал движение, будто собирается уйти. — Ты что, по правде что-то задумал? Или только делаешь вид, будто собираешься за Купера вступиться? Так я все равно тут ни при чем, и не рассчитывай. Сделай одолжение, оставь меня в покое. Не хватало еще мне в это дерьмо влезать.

Он демонстративно засунул руки в карманы брюк, снова делая вид, что собирается уйти. И снова не ушел…

— Так тебе что, действительно оч-чень хочется узнать, что я тогда видел? — заговорил он после некоторого раздумья. — Хочется? О'кей! Тогда слушай…

Уэйт поднял голову. Его сосед странно улыбнулся, привалился боком к стойке, которая соединяла верхнюю и нижнюю койки, огляделся…

— То же самое, что и ты, вот что, — сказал он негромко. — Точно то же. Вот так-то. Это тебя устраивает?

— Но если ты видел, то, наверно, и другие тоже видели?

— Какое еще там «наверно»? Все точно видели, и сомнений быть не может. Да только что с того? Даже если бы это видел весь взвод. Все равно ведь никто не признается. Даже рта не раскроет.

— А может, раскроют? Ну не все, так хоть кто-нибудь?

— А может, в дерьме изваляются? Никто — это ведь не просто слово. Никто — значит, что ни ты, ни я, ни кто-нибудь третий, у кого есть в голове хоть капелька здравого смысла, не сделает этого. Да это и не играет роли. Ну пусть кто-нибудь и раскроет рот. Пусть даже не один, а двое. Скажем — ты и я. Думаешь, это что-либо изменит? Ровным счетом ничего. Было нас двое, так двое и останется. Ни одна душа не поддержит. И ты это отлично знаешь. Видел вон этих двух — Брешерса и Тейлора? Решился бы на них рассчитывать? Вот то-то и оно. Останемся вдвоем и вылетим оба с острова коленом под зад, а мордой в дерьме. Только и всего.

«Это же надо, — думал Уэйт. — Кроет меня моими собственными доводами. Как будто бы сам себя в записи прослушиваешь. Ничего себе, сыграла судьба шуточку — бумерангом по мне все полетело. Верно говорят, что посеешь, то и пожнешь. Научил на свою голову».

На его лице теперь блуждала легкая улыбка. Она становилась все шире, и в конце концов он рассмеялся вслух, тряся головой от разбиравшего его смеха.

— С чего это тебя раскололо? — удивился Адамчик.

— Да над тобой смеюсь. И над собой тоже. В общем, над всем понемножку. — Он сдерживал смех, постепенно успокаиваясь. Потом посмотрел внимательно на Адамчика и снова взялся за иголку.

— Ничего, в общем, особенного, — сказал он через несколько минут. — Забудь об этом. Смеялся-то я, пожалуй, всего больше над собой. — С трудом проколов плотную ткань, он выдернул иголку, потянул, сделал стежок.

Адамчик вдруг схватил его за руку:

— А ты не крути, — он резко дернул товарища. — Не крути, говорю. Сейчас же отвечай, чем это я тебе смешон? Чем?

— Отстань, — спокойно отмахнулся Уэйт. — беда с тобой, право. Шуток не понимаешь. Легче жить, парень, надо. Легче. С чувством юмора, — он продолжал работать, зашивая разорванный карман. — Ведь коли все всерьез принимать, недолго и шишек нахвататься…

Адамчик все еще не отпускал его руку. Он смотрел, как шьет Уэйт, и все силился понять, что же у того на уме. Но никак не мог решить. Попробуй пойми этого человека: то он вроде бы прямо рубаха-парень, все ему трын-трава, то вдруг начинает на полном серьезе за Купера заступаться, а потом ни с того ни с сего хохочет. А может быть, все это просто проверка? Может, он хочет выяснить, что за человек этот Адамчик? Что из него можно выжать? От таких всего ведь ждать можно, того и гляди вокруг пальца обведет. Все чего-то крутит, дураков из умных делает. Да еще при этом норовит на чужом горбу в рай въехать — пусть, мол, дураки стараются, шею под топор подставляют. А он, умник, всегда в сторонке, только посмеивается. Да уж чувство юмора у таких типов развито здорово, ничего не скажешь. Все мы для них только объекты для проделок и насмешек, не более. Всю ночь, наверно, может о Купере рассусоливать, а самого все это и на ломаный грош не трогает. Он ведь сам ничего делать не собирается, что же не потрепаться. Не попытаться кого-нибудь другого втравить. Авось получится, риск-то невелик.

Протянув правую руку, Уэйт расцепил сжимавшие кисть левой руки горячие Адамчиковы пальцы, снял его руку: