Червь смерти - [30]

Обращаясь к свидетельствам, которые приводят Мацкерле и прочие в доказательство электрических дарований олгой-хорхоя, мы обнаруживаем ядро из нескольких такого рода анекдотических историй. Любопытно, что в нескольких из них действуют приезжие (русские) военные и геологи: военные пытаются сжечь олгой-хорхоя, тот взрывается; участник геологической экспедиции прикасается к «червю смерти» металлическим прутом и падает замертво и т. п. В них слышатся отдаленные отголоски чего-то подозрительно знакомого.

Видимо, и здесь первопричиной был рассказ Ефремова. Из «Дороги ветров» явствует, что советские ученые интересовались олгой-хорхоем и расспрашивали обитателей Гоби о неуловимом существе. Можно смело предположить, что большинство этих ученых были знакомы с научно-фантастическими рассказами коллеги-палеонтолога и соратника по экспедициям (сборник Ефремова «Пять румбов» был издан тиражом в 25,000 экз. и быстро завоевал успех и признание). Их расспросы и разговоры о «черве смерти», вполне вероятно, касались и вымышленного ефремовского олгой-хорхоя; так с литературным образом «червя смерти» могли познакомиться многие монгольские переводчики, проводники, рабочие и пастухи. Истории о фатальных встречах «геологов» с олгой-хорхоями, что ходят ныне в Гоби, кажутся всего лишь далеким эхом тех бесед у лагерного костра.

Несмотря на ошибку в оценке ефремовского «Олгой-хорхоя» как произведения документального, К. Шукер верно почувствовал роль научной фантастики в формировании представлений об олгой-хорхое. В связи с «червем смерти» он вспоминает о «Дюне» Ф. Герберта и пишет: «Первая гобийская экспедиция Мацкерле и его команды явила классический сценарий трансформации научной фантастики в научный факт».

И в самом деле, все мы знаем, сколько «бесплодных выдумок» фантастов обрели научное и техническое воплощение. С другой стороны, научная фантастика порой вызывает к жизни самые фантастические слухи и представления. Не говоря уж о мифологии НЛО, можно вспомнить, как во время гражданской войны в России романы Герберта Уэллса трансформировались в сообщения и слухи о «лучах смерти» и отрядах человекообразных солдат-обезьян. Или о том, как в конце 1950-х годов, начитавшись А. Казанцева, в сибирскую тайгу ринулись десятки и сотни энтузиастов — твердо убежденных, что в районе Подкаменной Тунгуски взорвался звездолет пришельцев… Сегодня все это назвали бы, пожалуй, городскими легендами. Однако фантастика, как видим, способна порождать не только городские легенды, но и легенды пустыни.

Комментарии

Рой Чепмен Эндрюс. Из книги «По следам первобытного человека»

Книга Р. Ч. Эндрюса (1884–1960) On The Trail of Ancient Man с первым упоминанием олгой-хорхоя вышла в свет в Нью-Йорке в 1926 г. Соответствующий отрывок дан по русскому изданию («По следам первобытного человека», Л., 1927). В квадратных скобках дана знаменитая фраза Эндрюса, по неизвестной причине опущенная в русском переводе.

Рой Чепмен Эндрюс. Аллергорхай-хорхай (из книги «Новое завоевание Центральной Азии»)

Впервые: New Conquest of Central Asia: A Narrative of the Explorations of the Central Asiatic Expeditions in Mongolia and China, 1921–1930 (N.Y., 1932).

Иван Ефремов. Олгой-хорхой

Рассказ был написан в 1942–1943 гг. и впервые опубликован в авторском сборнике «Пять румбов» (1944) под названием «Аллергорхой-Хорхой».

Описание олгой-хорхоя Ефремов, еще не побывавший в то время в Монголии, заимствовал у Эндрюса. Разумеется, Ефремов досконально изучил книги Эндрюса; в документальной повести «Дорога ветров» (1958) он вспоминает, как часто перелистывал «Новое завоевание Центральной Азии». Та же «Дорога ветров» свидетельствует, что в Монголии советские палеонтологические экспедиции 1940-х гг. нередко шли по стопам американцев, раскапывая первоначально разведанные и отмеченные теми перспективные районы с залежами останков ископаемых существ.

В первоначальном заглавии рассказа Ефремов использовал транскрипцию Эндрюса (allergorhai-horhai) и только позднее исправил заглавие на более правильное «Олгой-хорхой». Еще позже появилось авторское послесловие, где Ефремов, избегая каких-либо отсылок к Эндрюсу, почти дословно повторил его фразу из книги «Новое завоевание Центральной Азии». Сравним:

Эндрюс: «Вероятно, это совершенно мифическое животное; но оно может иметь под собой и некоторую реальную почву, ибо всякий монгол с севера твердо верит в его существование и все они приводят в общем и целом одно и то же описание».

Ефремов: «Это легенда, но она настолько распространена среди гобийцев, что в самых различных районах загадочный червяк описывается везде одинаково и с большими подробностями; следует думать, что в основе легенды есть правда».

Вероятно, замалчивание «первенства» Эндрюса в описании олгой-хорхоя у Ефремова было вызвано не столько политическими причинами, сколько личным и ревнивым отношением к успехам американского исследователя. Характерно, что с именем Эндрюса связан и еще один из немногочисленных ефремовских «монстров»: в созданной в 1940-х гг. повести «На краю Ойкумены» под видом гишу, «ужаса ночей, пожирателя толстокожих» описан эндрюсарх, обнаруженный экспедицией Эндрюса в 1923 г. Внимательный взгляд обнаружит явное родство олгой-хорхоя с жуткими «медузами» и полыхающими молниями «крестами» планеты Железной звезды из «Туманности Андромеды» (1957). Но до космической эпики романа было еще далеко — сила ранних рассказов Ефремова состояла в сочетании «документально-художественной» манеры с научно правдоподобными фантастическими гипотезами. Даже сравнительная безыскусность еще не «набившего руку» автора, как ни странно, пошла рассказу на пользу. Отвратительные черви гобийских песков и нелепая гибель случайно столкнувшихся с ними радиста и шофера геодезической экспедиции были описаны в нем с такой зримой достоверностью, что почти не вызывали сомнений в документальном характере происшествия. Очень естественно выглядело и замешательство рассказчика, который все не мог решить, как именно расправлялись с жертвами смертоносные черви: не то разбрызгивали яд, не то испускали мощный электрический разряд. Заметим, что у Эндрюса нет ни слова об электрических «способностях» олгой-хорхоя и что рассказ Ефремова еще в 1950-х гг. был переведен на французский и чешский языки (позднее писал о нем и К. Шукер). Поэтому не исключено, что в позднейших историях об испускаемом «червем смерти» электрическом разряде сказалось влияние рассказа Ефремова — эту версию мог невольно подсказать информантам своими расспросами или приписать им тот же чех И. Мацкерле (см. ниже). Как бы то ни было, убедительный «образ» олгой-хорхоя в сознании читателей (да и писателей) прочно связался с его создателем и породил небольшую галерею олгой-хорхоев в советской фантастике.