Червь на осеннем ветру - [10]

Черная ночь вплотную подступала к светлому кругу, плясавшему около очага. Только повернувшись к нему спиной, можно было различить звезды, усыпавшие полнеба. Другая половина оставалась непроницаемо темной, ее затягивали невидимые во мраке тучи. С берега долетали тревожные голоса ночных птиц.

Подойдя к краю плота, Дебора всем существом тянулась во тьму. От напряжения под кожей волнами пробегала дрожь. Похоже, она вслушивалась в какие-то только ей доступные звуки загадочной жизни ночи. Затем, стряхнув оцепенение, пантера вернулась к очагу и устроилась у ног Грэма.

— В чем дело? — спросил он.

— Ни в чем, — не открывая глаз, пробормотала Дебора. — Вы, люди, все это давно утеряли… и тайны ночи, и духов, что бродят во мраке. А можно выразиться и по-другому: инстинкт, наследственную память. Я все же ближе к природе, ко многим ее тайнам… Твои прародители тоже, наверное, вглядывались вот так в ночь и жались поближе к огню, сами не зная, почему. А ты, цивилизованный человек, сидишь спокойно и не ощущаешь страха…

— Да, страха у меня нет, — кивнул Грэм.

— Вот и жаль… Многое обрел род человеческий, избавившись от фантомов ночи, беспочвенных опасений, мистического страха. Но и утратил тоже немало… Инстинкт… Черт возьми, как же объяснить тебе это? Ах, если бы мог инстинкт слиться с разумом, не бесследно раствориться в мысли, а покорно подчиниться ее диктату… насколько вы стали бы тогда богаче, сильнее…

Грэм подбросил в огонь сучьев и привлек голову пантеры к себе на колени.

— Это интересно… Порой я жалею, что испытывать твои чувства мне не дано. Вот хоть минуту назад — что ты ощущала?

— Словами трудно передать. Подаренный вами разум оттесняет инстинкт на задний план… Но не только. Он понемногу просачивается туда, где прежде безраздельно царил животный инстинкт, подменяет его человеческой мистикой. Будь я настоящей пантерой, разве испытала бы я подобное чувство? Форма все та же: чутье, позволяющее уловить некую далекую и неясную угрозу, разлитую во тьме. Да, она далека… но она здесь, рядом. И вот разум подсознательно навязывает мне свое полуобъяснение, а в результате я воспринимаю весь этот мир как огромную ширму, за которой кроется неведомая всемогущая сила. Мы для нее лишь фигурки в сложной, непонятной игре вселенского масштаба. Эта сила, как мне чудится, на ход вперед определяет каждый наш поступок, даруя нам лишь иллюзию свободной воли. Не знаю, возможно, я начинаю, подобно первобытным людям, обожествлять стихии…

Похолодало. Грэм и Дебора заползли в свой шалаш и устроились на ночлег. Лапа привольно раскинувшегося зверя легла человеку на грудь. Дыхание пантеры становилось глубже, безмятежнее. Во сне она время от времени поскуливала и дергалась, словно вот-вот бросится бежать, но уже через мгновенье засыпала еще крепче.

На полотнище шлепнулись первые капли. Огонь в очаге сердито шипел, как бы предчувствуя уготованную ему судьбу. Грэм лежал спокойно, голова была свежа. Спать ему совершенно не хотелось. Он снова и снова мысленно повторял слова Деборы. Неведомая, всемогущая, вселенская сила… Он думал об этом без тревоги, мерное движение убаюкивало. Права ли была пантера? Может, они и впрямь встретились с чем-то, чье могущество в тысячи раз превышало человеческое? До сих пор никто не наткнулся в космосе даже на след гипотетических сверхцивилизаций, однако логика подсказывала неизбежность их существования. Наивно было бы предполагать, будто среди миллиардов планет галактики именно Земля первой породила разум, что этот разум занимает высшую ступень развития. И если сверхцивилизации существуют, то встреча с какой-либо из них могла быть воспринята именно как столкновение с загадочным, непостижимым воздействием силы, чье могущество выходит далеко за пределы человеческого воображения.

Сам того не замечая, Грэм впал в зыбкое состояние между бодрствованием и сном, придающее мыслям призрачность и лишающее логику ее прав. Так начинаются сновидения… В полусне он машинально погладил лапу Деборы и флегматично, без удивления подумал, как до странности нежны у нее подушечки. А ведь они должны были бы огрубеть от постоянного соприкосновения с землей…

Потом он уснул.

Из бездонного черного сна без сновидений он вынырнул в такой же непроглядный мрак. За стенами шалаша выл ветер, хлестал дождь. Тяжелая лапа Деборы все так же лежала у него на груди; поворачиваясь, Грэм невольно ее задел. Пальцы коснулись шершавых, загрубевших подушечек. От неожиданности он отдернул руку, провел ею по собственному лицу, как бы проверяя, не изменяют ли ему органы чувств, потом снова ощупал лапу. Нет, все верно. Как и следовало ожидать, подушечки были грубы: ведь на них всей тяжестью опиралось тело взрослой пантеры. Значит, ошибался он накануне. Или же… к списку загадочных фактов следовало прибавить еще и эту подробность.

Снаружи тяжело громыхал гром. Он подполз к выходу из шалаша, отвел в сторону полотнище. Ветер швырнул ему в лицо пригоршню воды. Гроза бушевала над равниной. В нескольких километрах ниже по течению черное небо расколола ветвистая молния, ее острие вонзилось в землю. Вспышка на миг высветила блестящие от дождя бревна плота, как бы застывшие воды реки. И вот молния погасла, тьма снова сомкнулась, и ветер, как прежде, застонал за стенами их убежища. Докатился с опозданием могучий гром, разодрал темное небо. Почти сразу новая молния ударила в то же место далеко впереди. Всего мгновение мрака — и третья последовала за первыми двумя.