Чертухинский балакирь - [37]

Может, потому только и поменял Спиридон Емельяныч барину медведицу (али двух медвежат, бог его знает!) и дал книгу в придачу: дело было совсем не в мельнице, а в этих самых венцах!

Подызбица нужна была Спиридону хорошая да такая, чтобы не было никому заметно. В деревне лишний ряд бревен в избу положишь, и уже разговор!

В подызбицу, известно, мужики убирают картошку, чтоб ее в зиму не портил мороз. Спиридон же придумал туда своего бога запрятать… самому обедню служить и попить… потому мужиков ни на одной иконе в святых не найдешь, мужики все в ад пойдут, для того и лапти носят, а… Спиридону в ад не… хотелось!..

Кому же святым не хочется быть?..

С крайку, да в райку!

Обзавелся тайно Спиридон Емельяныч всей поповской срядой еще гораздо зараньше, да не приходилось ему ею пользоваться.

А тут с этими медведями как раз устроилось все как нельзя лучше.

Вскорости, как был барин у Спиридона, Спиридон переехал на мельницу. Мельница была благоустроена, на полном ходу, все в полной точности, только сам дела не порть, канители с ней в эту пору большой не было, один только бачуринский помол, потому Спиридон с первого же дня, благо чужого глаза нет, принялся за молельню.

*****

Выстругал он в подполе почище сосновые доски, потолок, то есть по исподу домовый пол, обил свежим тесом, в оконца, куда кот головы не просунет, вставил синие стекла и завесил их темной дерюжкой, а икон этих навешал разных на стены: курочке клюнуть негде! Большие и маленькие, в окладах серебряных и золотых, и так которые голенькие, без ничего - одна доска и на доске лик. Накопил их Спиридон за торговлю дегтем и маслом такую уйму - в два сундука еле влезли.

- Ишь, у Спиридона добрища-то што! - говорили гусенцы, провожая Спиридона глазами до самых ворот, когда он перебирался на мельницу жить. -Сундуки-то какие знатные: телега войдет!..

Зато, бывало, как едет с развоза, так уж непременно что-нибудь такое везет. Все искал: не попадется ли где такая икона, на коей был бы изображен святой мужик Иван в полном его нескладном виде, в армяке и в офтоках, с вожжами в руках, и перед ним в похиленной набок сохе достает головой землю сивая лошадь, и у лошади на стороны ветер гриву раздул…

Все святые были у Спиридона, какому хочешь, тому и помолись… Не было только одного, но сколько его Спиридон ни искал - не нашел!

*****

Все же Спиридон Емельяныч, видимо, этой меной был очень доволен. С помольцами стал ласков и разговорчив, отпустит иной раз такую дулю, что другому еще и не выдумать да и постесняется, прибаутошник такой стал, глаза, значит, замазывал…

Мужики дивились такой перемене:

- Спиридон-то… совсем другой человек: говорит! Что значит!..

Мужики при этом подмигивали, как будто и в самом деле знали настоящую причину такой перемены.

Попил так Спиридон немалое время. Подросли девки, с мельницей сжился Спиридон, как с хорошей женой, и почти никуда с нее не отлучался… разве что по грибы, да и то недалеко!..

Да и грибы-то под носом росли…

На чердаке потом даже пристроил корчагу - большая такая осталась после Устиньи, угли она в нее из печки катала, - привесил ее в самом верху на стропиле, в корчаге замест языка болталась мутовка и от мутовки веревка. Спиридон в большие праздники, когда никого не случалось на мельнице и в колесе примолкала вода, в эту корчагу… звонил. Неважный был звон, но казался он Спиридон Емельянычу слаще всех голосов на земле: ни в одном монастыре он не слышал такого густого, как бы из самой утробы земной идущего звука. Урчит на весь чердак большая корчага, отдается в каждом уголке дубовая мутовка, звонит-звонит Спиридон и под собой земли не слышит!

Словно уж и крыши нет для него, над головой седьмое небо висит, с неба Христос ножки свесил, улыбается Спиридону, около него стоит в синем плате мать-богородица, держит его за ручку, будто боится, чтобы сынок не упал; кружатся у сыновних ног ласточки стаями, режут вкось и вкривь мимо быстрые стрижи, горят ниже монастырские и скитские кресты… Весь мир перед Спиридоном как на ладонке, все, что видел за свои скитанья по белому свету, где когда побывал, где что прознал, вдруг воскресает перед глазами и сходится к нему в одно место: и скиты, и монастыри, синие моря и белые горы, и даже сама гора Афон теперь будто сошла с места и встала посреди чертухинского леса, как крепкую грудь, напружив над ним висячий обрыв, с которого некогда Спиридон Емельяныч тайком богу молился.

Весь мир для Спиридона обращался в радостный клир… поутру риза… заря… ввечеру заря… риза!..

Хороша была риза у Спиридона - вся в узорах, в райских цветах, - целый возок с дегтем и маслом Спиридон в свое время на эту ризу ухлопал!..

Спуталось все в душе Спиридона, и, если б кто в такую минуту застал его на чердаке с веревкой в руке от корчаги, легко могло бы случиться, что такого дозорщика Спиридон на ней… удавил или зашиб бы мутовкой: страшился Спиридон потерять свое счастье!

*****

Но снова помрачнел Спиридон, и еще суровее сошлись у него над носом пушистые, как волчьи хвосты, брови, когда созрели девки и к Феколке стали гурьбой свататься женихи.

Потому и тянул Спиридон с выгодным ему сватовством Авдотьина сына Митрия Семеныча: боялся старик, как бы помимо него с дочерьми кто-нибудь еще не пронюхал, куда Спиридон Емельяныч на зиму убирает картошку.