После каждого взрыва сын выглядывал из окопа, провожая взглядом «юнкерс», который поднимался ввысь и занимал свое место в карусели. Впрочем, строй самолетов теперь больше был похож на чертово колесо, которое крутилось и крутилось под грохот взрывов.
Стенки окопа обваливались.
— А может, перебраться отсюда в другое место?
— Не бойся! — подбодрил отец. — Не пропадем.
У сына алым румянцем горели щеки, он все чаще выглядывал из окопа. Не на них ли летит следующий? Казалось, все самолеты летят точно на их окоп и сейчас бомбы разорвутся здесь.
Завалило ход сообщения справа.
— Батя! — взмолился сын. — Завалит. Бежим!
— Нельзя, — твердо сказал отец. — Как только выскочишь из окопа, он из пулеметов. Надо сидеть и не выказываться.
А сыну даже в промежутках между взрывами казалось, что земля гудит. Хотелось выглянуть из окопа. И он опять выглянул, увидел пикирующий самолет и широко раскрытыми глазами смотрел на него. Он поверил, что «юнкерс» летит точно на него, — вскочил и стал карабкаться по мягкой, только что насыпанной земле.
— Стой! — отец тоже вскочил на ноги, в два прыжка настиг сына и, схватив его за ворот шинели, с силой бросил назад в окоп.
Послышался стук пулеметов.
Самолет пронесся над окопом. Тело отца сползало вниз по мягкой земле.
— Батя! — закричал сын и подхватил отца под руки. — Что же это такое, батя!
Потом взглянул вверх. Самолет был уже далеко. Но на крыльях его еще можно было прочесть цифру «32».
Сын постоял на коленях перед отцом, потом схватил автомат и стал неистово стрелять по спускающемуся «юнкерсу». Но самолету выстрелы не мешали.
Сын отбросил в сторону автомат, быстро пополз вдоль хода сообщения. Как только кончился завал, он прыгнул в траншею и побежал туда, где были люди. Он бежал, как слепой, спотыкаясь о ящики, доски. Кто-то крикнул:
— Ложись! Ложись, говорю!
Но сын не слышал. Он искал противотанковое ружье.
Кто-то схватил его за рукав, чтобы пригнуть к земле. Ом вырвался и, наконец, увидел то, что искал. Высокий сержант в каске, оперевшись на бруствер, стрелял из «ПТР» по самолету.
Двумя руками сын схватил ружье и потянул к себе.
— Ты что! Офанарел? — крикнул сержант.
— Дай! — повторил молодой солдат и заплакал.
Сержант разжал руки.
Сын закинул ружье на плечо и бросился обратно. Ему снова кричали: «Ложись!». Он опять не слышал.
Отец лежал все так же, на спине. Казалось, что широко открытыми глазами он смотрит в небо.
Сын положил ружье на бруствер и взглянул на чертово колесо.
К земле приближался очередной «юнкерс». Сын прикинул глазом прицел, стараясь поймать на мушку кабину пилота. Вгляделся в цифру на крыльях. Шестнадцать! Не тот!
Он пристально вглядывался в следующий «юнкерс». На его крыле была цифра «25».
У солдата был только один патрон. Он ждал тридцать второй.
И тот появился.
Сердце застучало, пальцы правой руки нащупали курок. Мушка ружья следовала точно за кабиной пилота. С каждой секундой самолет становился все больше и кабина пилота увеличивалась в размере.
Ружье сильно толкнуло в плечо.
Самолет промчался над окопом, ударился о землю и взорвался. Сначала над ним взметнулся черный дым. Потом показались красные языки огня.
Сын осторожно присел на корточки рядом с отцом.
— Сбил я его, батя! — сказал он.
Потом сын закрыл отцу глаза и, взяв в руки автомат, стал ждать атаки.