Чертова дюжина ножей +2 в спину российской армии - [44]

— А ну, погнали отсюда.

И компания отошла от офицера, к вящему неудовольствию патлатого подростка.

«В общем, все получилось гадко, ну да и хрен с ним, — подвел итог инциденту Серков. — Кое-как выкрутился…»

Ему захотелось бросить ту злосчастную десятку, предлагаемую парням, но только на один момент, а потом он решил, что деньги тут ни при чем.

Дождь кончился, еще когда Серков ехал в автобусе. Не разбирая дороги, не обращая внимания на выпачканные в грязи сапоги, совсем недавно еще такие начищенные, блестящие, старший лейтенант шел по улице, которая помнила его первые шаги. Желанный родительский дом почему-то уже перестал сильно манить, да и вообще офицер думал, что совершенно непонятно, с чего это он так стремился сюда, в маленький, столь неласково встретивший его, когда-то родной город…

1984

АДЮЛЬТЕР

— У, старый пенек Кеша… Считай, одной ногой на «дембеле», а туда же: клюкнул на халяву и воображает себя Наполеоном, — поглаживая ус, шепнул капитан Кольский капитану Репнину.

В дружбе двух офицеров Кольский однозначно играл первую скрипку; он же первым поднялся по служебной лестнице до должности заместителя командира учебной роты. Репнин, всегда довольствовавшийся вторыми ролями, продолжал тянуть лямку взводного.

Командир учебной роты майор Лапиков по-хозяйски восседал на бетонных ступенях солдатской казармы, для вящего комфорта подоткнув под зад рабочую тетрадь-ежедневник. Офицер курил, а мимо, по кругу, горланя до срыва голосовых связок строевую песню, тяжело тупали солдатские ряды.

— Ишь, и домой не торопится, — продолжал злоязычить Кольский. — Оно конечно: там жена каждодневно бухать не даст! А сегодня вообще подвезло — с отцом солдата употребил, теперь и песенку послушать не прочь. Бесплатный кабак!

— Хорош ныть, — перебил Репнин сослуживца и тут же поморщился. — Ну, орут! Как будто каждому пообещали полслужбы за рев скостить.

Кольский взглянул на часы и вяло буркнул:

— Когда ж ему надоест и нас, и солдат мариновать?

— Во-во, у него и поинтересуйся, — посоветовал Репнин и сплюнул. — Он те живо на практике докажет, что у офицера день ненормированный. Забыл, как до после отбоя тумбочки и тапочки проверяли?

Поскольку за майором Лапиковым подобная практика и правда водилась, Кольский ничего не возразил по сути, но выдал приглушенную тираду на командирском языке, основу которого составлял язык «материнский».

Тут комроты наконец-то решил, что последний круг солдаты прошли-пропели на уровне, и поднялся со ступеньки — с усилием мужчины, давно знающего толк в горячительных напитках. Приказал распустить роту на вечерний отдых, подозвал к себе подчиненных офицеров. И не спеша, с расстановкой стал пояснять расклад времени для каждого из них на завтрашний день.

— Да, про самое-самое чуть не забыл, — щелкнув пальцами, добавил он в конце инструктажа. — Через два дня взвод направляем в командировку, в помощь военным строителям. Сдача полевого аэродрома у них горит. Добровольцы есть?

Недовольное молчание — а кому ж охота от семьи и благ цивилизации на месяц, да в полевые условия — рискнул нарушить засидевшийся во взводных капитан Жарков. В части его, подшучивая, порой называли «карьеристом», а молодые парни на улице однажды даже в открытую поиздевались: «Ты смотри, седой, лысый — и уже капитан!» «Надо же, и правда: уже капитан…»

Итак, капитан со стажем осторожно предложил:

— Товарищ майор… А если кинуть на спичках?

— Ты мне эту демократию фулеву брось, — погрозил ему толстым пальцем ротный. — В таком случае добровольцем назначается… Репнин!

«Доброволец» едва сдержался, чтобы не изругаться по поводу командирского решения: такой срыв грандиозных грядущих планов! Но — человек в погонах — человек подневольный — кисло выдавил:

— Есть!

— Не горюй, Вовчик! — как мог ободрял друга Кольский. — Развеешься, куча новых полевых впечатлений… При удачном раскладе еще и трахнешь какую-нибудь сельскую мадам, а это очень положительный факт…

— Да пошел ты! — скривился Репнин и на какое-то время замолчал. Потом потянул сослуживца к контрольно-пропускному пункту, на языке военных, КПП. — Ладно, пошли. Разговор есть…

— В общем так, Юра, — заговорил Репнин вновь, уже миновав КПП. — К тебе, как к другу, просьба… Но только чтоб никому… Добро?

— Заметано, — пообещал заинтригованный Кольский.

— Понимаешь… Есть у меня одно подозрение… — Не окончив фразы, Репнин на секунду прикусил нижнюю губу.

«Черт… Жалеет уже, что разговор начал», — подумал снедаемый любопытством Кольский, но деликатно промолчал, давая возможность сослуживцу самому решить, продолжить либо прекратить откровения.

— Подозрение, — облизнув губы и с усилием сглотнув, продолжил-таки Репнин, — что моя благоверная… погуливает на стороне.

«Вот это номер! — про себя ахнул Кольский. — Крыша поехала, что ли, такие вещи светить? И даже мне…»

А Репнин, теперь уже торопливо, как бы еще боясь пойти на попятную, пояснял суть просьбы:

— Хочу, чтоб ты, как я в командировку уеду, на квартиру к нам зашел вечером. Лучше — в пятницу там или в субботу. Просто посмотришь, одна Надежда будет или… — И снова оборвал фразу на середине.

Кольский с нескрываемым интересом и долей замешательства быстро глянул в глаза приятелю, впрочем, тут же взгляд отведя: слишком уж об интимных вещах речь зашла, да еще в таком до неприличия откровенном ракурсе. А впрочем, чему бы тут удивляться…