Чертов крест: Испанская мистическая проза XIX — начала XX века - [36]
И увидел он архангела, белого как снег, который сидел на огромном хрустальном глобусе и управлял им в пространстве, словно серебряным кораблем, плывущим по синему озеру.
И увидел пламенеющее солнце, вращавшееся вокруг золотой оси в огненной атмосфере, и в центре — раскаленных духов, которые способны жить, не сгорая, среди жаркого пламени и со своего пылающего ложа петь радостные гимны Создателю.
Увидел обычно неразличимые нити света, которыми люди привязаны к звездам, и увидел радугу, перекинутую, как громадный мост, через бездну, что отделяет первое небо от второго.
Он увидел, как по таинственной лестнице спускаются на землю души; спускавшихся было много, а поднимавшихся — мало. Каждая из невинных душ шла в сопровождении архангела, который прикрывал ее своими крылами. Возвращавшиеся в одиночестве шли в молчании и со слезами на глазах, а поднимавшиеся по лестнице пели, подобно взмывающим в небо апрельским утром жаворонкам.
Потом розоватая и синяя мгла, плывущая в пространстве, расступилась — как в день славы, когда раздвигаются в наших храмах покрывала алтарей, — и рай праведников предстал его взору, сияющий и великолепный.
Там находились святые пророки, скульптурные изображения которых вы, должно быть, видели на порталах наших соборов; там были и сияющие девственницы, которых вотще пытается изобразить художник, помещая их в цветные витражи стрельчатых арок; там были и херувимы в длинных развевающихся одеждах, с золотыми нимбами — как на алтарных картинах; там, наконец, была увенчанная звездами, одетая светом, небесно прекрасная Дева Мария де Монсеррат,[47] Матерь Божия, королева архангелов, защитница грешников и утешительница скорбящих.
Но далеко был рай праведников, и еще дальше — трон Девы Марии. Душа Теобальдо сжалась в страхе, и беспредельный ужас овладел им. Вечное одиночество, вечное безмолвие царят в этих пространствах, которые ведут к таинственному храму Бога. Время от времени Теобальдо хлестал по лицу порыв воздуха, холодного и неотвратимого, как лезвие кинжала, он вздымал его волосы и проникал до мозга костей, порыв, подобный тем, о которых пророки говорят как о предвещающих приближение Святого Духа.
Наконец Теобальдо прибыл к месту, где, как ему почудилось, он различил глухой шум, сравнимый только с далеким гулом пчелиного роя, в осенние дни кружащего вокруг последних цветов.
Он оказался в фантастических местах, куда стекаются все ритмы земли, звуки, которые, как мы считаем, улетучиваются, слова, которые, как мы полагаем, пропадают в воздухе, жалобы, которые, как мы думаем, никто не слышит.
Здесь, в гармоничном круге, парят просьбы детей, молитвы девственниц, псалмы отшельников, заклинания униженных, целомудренные слова чистых сердцем, смиренные жалобы страдающих, крики мучающихся, гимны надеющихся. Теобальдо услышал среди всех этих голосов, трепещущих в светлом эфире, голос своей матери, которая молила Бога за него; но он не услышал своего собственного голоса.
Затем его слух разноголосым шумом ранили тысячи и тысячи грубых проклятий, мстительных криков, песнопений во время оргий, лживых слов, бессильных угроз и святотатственных клятв.
Теобальдо пересек второй круг с быстротой метеора, пронзающего небо летним вечером, — только бы не слышать своего голоса, который вибрировал там, громоподобный, перекрывающий остальные голоса этого адского концерта.
— Я не верю в Бога! Не верю в Бога! — твердил его голос, мечущийся в океане проклятий.
И Теобальдо поверил в Бога.
Он оставил позади все эти сферы и промчался сквозь другие необъятные пространства, полные ужасных видений, которые ни он не мог понять, ни я не умею постичь, и прибыл он наконец к последнему кругу небесной спирали, где трехкрылые серафимы поклоняются Богу, закрыв лицо свое крылами и простершись у Его ног.
Теобальдо захотел посмотреть на Него.
Огненное дыхание обожгло ему лицо, море света ослепило глаза, страшный гром прогрохотал в ушах, и, сброшенный с коня и вышвырнутый в пустоту, подобно камням, которые выплевывает вулкан, он почувствовал, что падает, падает и все никак не может упасть; наконец, ослепленный, обожженный и оглушенный, он упал, как упал некогда мятежный ангел, которого Бог поверг с пьедестала его гордыни одним дуновением своих уст.
Наступила ночь и ветер стенал, колебля листья деревьев, среди пышных ветвей которых скользил мягкий луч луны, когда Теобальдо, приподнявшись на локте и протерев глаза, точно после глубокого сна, огляделся вокруг и понял, что находится все в том же лесу, где он ранил вепря, где пал его конь, где ему подвели эту загадочную лошадь, что пронеслась с ним по таинственным и незнакомым местам.
Безмолвие смерти царило вокруг, молчание, которое нарушалось только далеким ревом оленей, робким шепотом листьев и отзвуком колокола, который приносили время от времени порывы ветра.
— Наверное, я спал, — сказал барон.
Он отправился в путь через лес и в конце концов вышел на равнину.
Вдали, на скалах Монтагю, он увидел черный силуэт своего замка, что выделялся на синем, прозрачном ночном небе.
— Замок далеко, а я устал, — пробормотал Теобальдо. — Дождусь утра в соседнем селении.
Подлинная фамилия этого замечательного писателя — Домингес Бастида, печатался же он под фамилией Беккер, второй, не переходящей к сыну частью отцовской фамилии. Родился он в Севилье, в семье давно обосновавшихся в Испании и уже забывших родной язык немцев. Рано осиротев, Беккер прожил короткую, полную лишений жизнь, которая стала таким же воплощением романтической отверженности, как и его стихи. Умер Г. А. Беккер в расцвете творческих сил от чахотки.Литературное наследие писателя невелико по объему, и большинство его произведений было опубликовано лишь посмертно.
Подлинная фамилия этого замечательного писателя — Домингес Бастида, печатался же он под фамилией Беккер, второй, не переходящей к сыну частью отцовской фамилии. Родился он в Севилье, в семье давно обосновавшихся в Испании и уже забывших родной язык немцев. Рано осиротев, Беккер прожил короткую, полную лишений жизнь, которая стала таким же воплощением романтической отверженности, как и его стихи. Умер Г. А. Беккер в расцвете творческих сил от чахотки.Литературное наследие писателя невелико по объему, и большинство его произведений было опубликовано лишь посмертно.
Подлинная фамилия этого замечательного писателя — Домингес Бастида, печатался же он под фамилией Беккер, второй, не переходящей к сыну частью отцовской фамилии. Родился он в Севилье, в семье давно обосновавшихся в Испании и уже забывших родной язык немцев. Рано осиротев, Беккер прожил короткую, полную лишений жизнь, которая стала таким же воплощением романтической отверженности, как и его стихи. Умер Г. А. Беккер в расцвете творческих сил от чахотки.Литературное наследие писателя невелико по объему, и большинство его произведений было опубликовано лишь посмертно.
Подлинная фамилия этого замечательного писателя — Домингес Бастида, печатался же он под фамилией Беккер, второй, не переходящей к сыну частью отцовской фамилии. Родился он в Севилье, в семье давно обосновавшихся в Испании и уже забывших родной язык немцев. Рано осиротев, Беккер прожил короткую, полную лишений жизнь, которая стала таким же воплощением романтической отверженности, как и его стихи. Умер Г. А. Беккер в расцвете творческих сил от чахотки.Литературное наследие писателя невелико по объему, и большинство его произведений было опубликовано лишь посмертно.
Подлинная фамилия этого замечательного писателя — Домингес Бастида, печатался же он под фамилией Беккер, второй, не переходящей к сыну частью отцовской фамилии. Родился он в Севилье, в семье давно обосновавшихся в Испании и уже забывших родной язык немцев. Рано осиротев, Беккер прожил короткую, полную лишений жизнь, которая стала таким же воплощением романтической отверженности, как и его стихи. Умер Г. А. Беккер в расцвете творческих сил от чахотки.Литературное наследие писателя невелико по объему, и большинство его произведений было опубликовано лишь посмертно.
Подлинная фамилия этого замечательного писателя — Домингес Бастида, печатался же он под фамилией Беккер, второй, не переходящей к сыну частью отцовской фамилии. Родился он в Севилье, в семье давно обосновавшихся в Испании и уже забывших родной язык немцев. Рано осиротев, Беккер прожил короткую, полную лишений жизнь, которая стала таким же воплощением романтической отверженности, как и его стихи. Умер Г. А. Беккер в расцвете творческих сил от чахотки.Литературное наследие писателя невелико по объему, и большинство его произведений было опубликовано лишь посмертно.
Один из самых знаменитых откровенных романов фривольного XVIII века «Жюстина, или Несчастья добродетели» был опубликован в 1797 г. без указания имени автора — маркиза де Сада, человека, провозгласившего культ наслаждения в преддверии грозных социальных бурь.«Скандальная книга, ибо к ней не очень-то и возможно приблизиться, и никто не в состоянии предать ее гласности. Но и книга, которая к тому же показывает, что нет скандала без уважения и что там, где скандал чрезвычаен, уважение предельно. Кто более уважаем, чем де Сад? Еще и сегодня кто только свято не верит, что достаточно ему подержать в руках проклятое творение это, чтобы сбылось исполненное гордыни высказывание Руссо: „Обречена будет каждая девушка, которая прочтет одну-единственную страницу из этой книги“.
Роман «Шпиль» Уильяма Голдинга является, по мнению многих критиков, кульминацией его творчества как с точки зрения идейного содержания, так и художественного творчества. В этом романе, действие которого происходит в английском городе XIV века, реальность и миф переплетаются еще сильнее, чем в «Повелителе мух». В «Шпиле» Голдинг, лауреат Нобелевской премии, еще при жизни признанный классикой английской литературы, вновь обращается к сущности человеческой природы и проблеме зла.
Самый верный путь к творческому бессмертию — это писать с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат престижнейших премий. В 1980 г. публикация романа «И дольше века длится день…» (тогда он вышел под названием «Буранный полустанок») произвела фурор среди читающей публики, а за Чингизом Айтматовым окончательно закрепилось звание «властителя дум». Автор знаменитых произведений, переведенных на десятки мировых языков повестей-притч «Белый пароход», «Прощай, Гульсары!», «Пегий пес, бегущий краем моря», он создал тогда новое произведение, которое сегодня, спустя десятилетия, звучит трагически актуально и которое стало мостом к следующим притчам Ч.
В тихом городке живет славная провинциальная барышня, дочь священника, не очень юная, но необычайно заботливая и преданная дочь, честная, скромная и смешная. И вот однажды... Искушенный читатель догадывается – идиллия будет разрушена. Конечно. Это же Оруэлл.