Чертов крест: Испанская мистическая проза XIX — начала XX века - [35]
Так мчался Теобальдо много часов, он пересек ущелье и каменистое русло реки и, углубившись и огромный лес, затерялся за тенистыми поворотами, он не отрывал взгляда от вожделенного зверя, постоянно надеясь, что настигнет его, и постоянно ощущая насмешку ловкого кабана.
Наконец ему удалось выбрать подходящий момент, и он спустил стрелу, которая вонзилась, дрожа, в хребет дикого зверя, подпрыгнувшего и издавшего ужасный крик.
— Убит! — радостно закричал охотник, в сотый раз вонзая шпору в окровавленный бок лошади. — Убит! Напрасно ты пытаешься бежать от меня! След твоей крови метит дорогу!
Сказав это, он, чтобы услышали слуги, протрубил в рог сигнал победы.
В эту самую минуту конь остановился, ноги его подогнулись, легкая дрожь пробежала по натруженным мускулам, и он упал как подкошенный, а из раздувшихся ноздрей, покрытых пеной, хлынула кровь.
Он умер от усталости, когда расстояние до раненого кабана совсем сократилось, когда достаточно было одного рывка, чтобы настичь зверя.
Передать гнев взбешенного Теобальдо невозможно. Повторить его проклятия и богохульства, только повторить их, было бы неприлично и безбожно. Громовым голосом звал он своих слуг, но единственным, кто ответил ему в этом пустынном месте, было эхо; охваченный отчаянием, он стал рвать на себе волосы.
— Я пойду по его следам, даже если сдохну! — воскликнул он, снова схватив арбалет, и собрался было преследовать зверя пешком, но в этот момент услышал какой-то шум.
Раздвинулись густые ветви, и перед ним предстал паж, который вел за уздечку черного, как ночь, коня.
— Мне его послало небо! — вскричал охотник и птицей взлетел на коня.
Передав ему уздечку, паж, тощий и желтый, как сама смерть, лишь странно улыбнулся.
Конь заржал столь громко, что содрогнулся лес, затем прыгнул, поднявшись над землей более чем на десять вар,[46] и воздух засвистел в ушах всадника, как свистит камень, вылетавший из пращи. Они помчались так стремительно, что всадник, боясь свалиться от головокружения, вынужден был закрыть глаза и обеими руками вцепиться в развевающуюся гриву.
Не нужно было стегать плеткой, вонзать шпоры, подбадривать коня — тот мчался не останавливаясь. Сколько времени мчался Теобальдо на коне, не понимая, где он, лишь чувствуя, как ветки хлещут по лицу, колючие заросли ежевики рвут одежду и ветер свистит в ушах?! Никто этого не знает.
Придя в себя и открыв глаза, он понял, что оказался далеко, очень далеко от Монтагю, в местности, ему совершенно незнакомой. А конь все мчался не останавливаясь; деревья, скалы, замки и селения мелькали с быстротой молнии. Все новые и новые дали представали перед его взором, дали, которые тотчас исчезали из виду, чтобы дать место другим, более неведомым. Тесные долины, ощетинившиеся огромными гранитными глыбами, упавшими с вершин гор, веселые равнины, покрытые ковром зелени и украшенные белыми деревушками, бескрайние пустыни, где шевелились пески, обожженные лучами огненного солнца, обширные уединенные пространства, вечные снега, где гигантские ледяные плиты, вырисовываясь на фоне темного неба, напоминали белых призраков, которые раскинули свои руки, чтобы схватить его за волосы. Обо всем этом и о тысяче других вещей я не сумею вам рассказать; окутанный густым туманом, он мчался на коне и видел такое, что даже перестал слышать топот конских копыт, ранящих землю.
Благородные рыцари, скромные пастухи, прекрасные девушки, те, кто слушает мой рассказ, если вас удивляет то, о чем я повествую, не думайте, что это — сюжет, сотканный по моей прихоти, дабы поразить вашу доверчивость; из уст в уста передаваясь, достигло и меня это предание о могиле, которая все еще находится в монастыре Монтагю, — неопровержимое свидетельство правдивости моих слов.
Так поверьте же тому, что я сказал, и поверьте тому, что мне осталось досказать, потому что это так же верно, как и все предыдущее, хотя и еще более удивительно. Я мог бы обрядить костяк этой простой и ужасной истории в поэтические одежды, но никогда бы намеренно не отошел бы ни на шаг от истины.
Когда Теобальдо перестал слышать стук копыт своего коня и почувствовал, что он выброшен в пустоту, то не смог подавить невольную дрожь. До этого он считал, что предметы, представшие перед его глазами, были призраками, вызванными его расстроенным воображением, помрачением рассудка, и что он все еще находится в границах своих владений. Теперь не оставалось сомнений, что он оказался игрушкой в руках сверхъестественной силы, которая влекла его неведомо куда, сквозь мрачные туманы, сквозь тучи причудливых и фантастических форм, в лоне которых он различал множество искр.
Конь бежал или, вернее, плыл по этому океану мглистых, вспыхивающих туманов и туч, и чудеса небес начинали представать перед испуганными очами всадника одно за другим.
Мчась над облаками, он увидел, как в длинных туниках, окаймленных огнем, с волосами, растрепанными ураганом, потрясая шпагами, что сверкали, разбрасывая искры фиолетового света, шли на крыльях бури ангелы гнева Господнего.
А он поднимался все выше и выше, и ему казалось: он различает вдали грозовые облака, подобные морю лавы, и слышит, как ревет гром под ногами, словно это ревет океан, когда бьется о скалу, с вершины которой им любуется путник.
Подлинная фамилия этого замечательного писателя — Домингес Бастида, печатался же он под фамилией Беккер, второй, не переходящей к сыну частью отцовской фамилии. Родился он в Севилье, в семье давно обосновавшихся в Испании и уже забывших родной язык немцев. Рано осиротев, Беккер прожил короткую, полную лишений жизнь, которая стала таким же воплощением романтической отверженности, как и его стихи. Умер Г. А. Беккер в расцвете творческих сил от чахотки.Литературное наследие писателя невелико по объему, и большинство его произведений было опубликовано лишь посмертно.
Подлинная фамилия этого замечательного писателя — Домингес Бастида, печатался же он под фамилией Беккер, второй, не переходящей к сыну частью отцовской фамилии. Родился он в Севилье, в семье давно обосновавшихся в Испании и уже забывших родной язык немцев. Рано осиротев, Беккер прожил короткую, полную лишений жизнь, которая стала таким же воплощением романтической отверженности, как и его стихи. Умер Г. А. Беккер в расцвете творческих сил от чахотки.Литературное наследие писателя невелико по объему, и большинство его произведений было опубликовано лишь посмертно.
Подлинная фамилия этого замечательного писателя — Домингес Бастида, печатался же он под фамилией Беккер, второй, не переходящей к сыну частью отцовской фамилии. Родился он в Севилье, в семье давно обосновавшихся в Испании и уже забывших родной язык немцев. Рано осиротев, Беккер прожил короткую, полную лишений жизнь, которая стала таким же воплощением романтической отверженности, как и его стихи. Умер Г. А. Беккер в расцвете творческих сил от чахотки.Литературное наследие писателя невелико по объему, и большинство его произведений было опубликовано лишь посмертно.
Подлинная фамилия этого замечательного писателя — Домингес Бастида, печатался же он под фамилией Беккер, второй, не переходящей к сыну частью отцовской фамилии. Родился он в Севилье, в семье давно обосновавшихся в Испании и уже забывших родной язык немцев. Рано осиротев, Беккер прожил короткую, полную лишений жизнь, которая стала таким же воплощением романтической отверженности, как и его стихи. Умер Г. А. Беккер в расцвете творческих сил от чахотки.Литературное наследие писателя невелико по объему, и большинство его произведений было опубликовано лишь посмертно.
Подлинная фамилия этого замечательного писателя — Домингес Бастида, печатался же он под фамилией Беккер, второй, не переходящей к сыну частью отцовской фамилии. Родился он в Севилье, в семье давно обосновавшихся в Испании и уже забывших родной язык немцев. Рано осиротев, Беккер прожил короткую, полную лишений жизнь, которая стала таким же воплощением романтической отверженности, как и его стихи. Умер Г. А. Беккер в расцвете творческих сил от чахотки.Литературное наследие писателя невелико по объему, и большинство его произведений было опубликовано лишь посмертно.
Подлинная фамилия этого замечательного писателя — Домингес Бастида, печатался же он под фамилией Беккер, второй, не переходящей к сыну частью отцовской фамилии. Родился он в Севилье, в семье давно обосновавшихся в Испании и уже забывших родной язык немцев. Рано осиротев, Беккер прожил короткую, полную лишений жизнь, которая стала таким же воплощением романтической отверженности, как и его стихи. Умер Г. А. Беккер в расцвете творческих сил от чахотки.Литературное наследие писателя невелико по объему, и большинство его произведений было опубликовано лишь посмертно.
Один из самых знаменитых откровенных романов фривольного XVIII века «Жюстина, или Несчастья добродетели» был опубликован в 1797 г. без указания имени автора — маркиза де Сада, человека, провозгласившего культ наслаждения в преддверии грозных социальных бурь.«Скандальная книга, ибо к ней не очень-то и возможно приблизиться, и никто не в состоянии предать ее гласности. Но и книга, которая к тому же показывает, что нет скандала без уважения и что там, где скандал чрезвычаен, уважение предельно. Кто более уважаем, чем де Сад? Еще и сегодня кто только свято не верит, что достаточно ему подержать в руках проклятое творение это, чтобы сбылось исполненное гордыни высказывание Руссо: „Обречена будет каждая девушка, которая прочтет одну-единственную страницу из этой книги“.
Роман «Шпиль» Уильяма Голдинга является, по мнению многих критиков, кульминацией его творчества как с точки зрения идейного содержания, так и художественного творчества. В этом романе, действие которого происходит в английском городе XIV века, реальность и миф переплетаются еще сильнее, чем в «Повелителе мух». В «Шпиле» Голдинг, лауреат Нобелевской премии, еще при жизни признанный классикой английской литературы, вновь обращается к сущности человеческой природы и проблеме зла.
Самый верный путь к творческому бессмертию — это писать с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат престижнейших премий. В 1980 г. публикация романа «И дольше века длится день…» (тогда он вышел под названием «Буранный полустанок») произвела фурор среди читающей публики, а за Чингизом Айтматовым окончательно закрепилось звание «властителя дум». Автор знаменитых произведений, переведенных на десятки мировых языков повестей-притч «Белый пароход», «Прощай, Гульсары!», «Пегий пес, бегущий краем моря», он создал тогда новое произведение, которое сегодня, спустя десятилетия, звучит трагически актуально и которое стало мостом к следующим притчам Ч.
В тихом городке живет славная провинциальная барышня, дочь священника, не очень юная, но необычайно заботливая и преданная дочь, честная, скромная и смешная. И вот однажды... Искушенный читатель догадывается – идиллия будет разрушена. Конечно. Это же Оруэлл.