Чертополох и роза - [3]

– Шотландская знать прибывает сейчас во дворец, – продолжал король. – Вы должны подготовиться к приему. Сейчас нет времени на детские игры.

– Да, сэр, – прошептала Маргарита.

Королева взяла дочь за руку. Елизавета Йоркская старалась скрыть снедавшую ее тревогу. Чуть больше двенадцати лет назад она родила эту славную девочку в Вестминстерском дворце. Она помнила ноябрьские туманы, что висели над рекой и проникали в комнату; помнила, как держала на руках крохотное дитя и радовалась ему, позабыв о разочаровании полом ребенка, хотя должна бы огорчиться сильнее, чем все, у кого рождались девочки королевской крови. Ведь сестра Артура оказалась более здоровым ребенком, чем ее маленький брат.

А теперь вскоре появится еще одно дитя. Новая беременность беспокоила королеву. Ее терзали предчувствия, возможно, потому, что она лучше любого другого знала слабость собственного тела. Вынашивание детей изнурило королеву, и хотя она могла оставаться плодовитой еще несколько лет, с ужасом думала о последующих беременностях.

И ни единому человеку она не могла поведать об этих страхах. Дочь была слишком юна, чтобы понять; более того, как посмела бы мать клясть судьбу, на которую по самой природе собственного положения, возможно, обречена и сама Маргарита? Быть принцессой королевской крови – величайшая ответственность, и долг требует от венценосной особы обеспечивать рождение сыновей, задача эта казалась невероятно трудной для принцесс и удивительно простой для их смиренных подданных. Что королева могла объяснить мужу? Генрих никогда не понял бы, как может иметь значение что-то, кроме накопления богатств и укрепления власти, дабы Тюдоры, не очень уверенно сохранявшие корону, могли сохранить за собой трон. Причины для беспокойства имелись. Недавние истории с Ламбертом Симпелом и Перкином Уорбским это показали. Благодаря присущему ему здравому смыслу Генрих обошелся с этими самозванцами в манере, достойной королевского звания. Но подобные случаи тревожили его.

И теперь… союз с Шотландией. Великолепное предложение. Возможно, это положит конец бессмысленным пограничным стычкам, измучившим оба народа. Вероятно, союз настолько укрепит дружбу между двумя странами, что они смогут жить как добрые соседи много лет.

«И моя дочь Маргарита будет тому порукой, – размышляла королева. – Молю Бога, чтобы она оказалась мудрой советчицей для своего мужа».

Она поговорит с Маргаритой, постарается внушить всю важность возложенного на нее долга.

– Идите и приготовьтесь к встрече с послами шотландского двора, – сказала королева.

– Принцу Уэльскому также следует любезно почтить собрание своим присутствием, – заметил король, чуть насмешливо приподнимая уголок рта.

Маргарита взглянула на брата. Настал момент, когда он должен объявить о своих возражениях против этого союза, смело повторить отцу то, что говорил сестрам.

Нижняя губа Генриха слегка дернулась. Он открыл рот, собираясь заговорить, но, взглянув вверх, на суровое лицо родителя, передумал. Он пока еще не король Англии!

В большой приемной королевы в Ричмондском дворце собралось блистательное общество мужчин и женщин.

Королеву сопровождали дочери – принцесса Маргарита и маленькая принцесса Мария. В пышном торжественном одеянии Маргарита выглядела чуть старше своих двенадцати лет; ее от природы румяное личико сияло еще ярче, а глаза горели от возбуждения. Каждый здесь явственно ощущал ее присутствие, поскольку в вот-вот готовой начаться церемонии она была главным действующим лицом.

Зазвучали фанфары, и в зал вошел король в сопровождении принца Уэльского. Эти фанфары должны были бы удовлетворить даже юного Генриха. Так и раздулся от важности, подумала Маргарита, и выглядит очень довольным собой. Забыл ли Генрих уже, как сильно не одобряет шотландский брак, или собирается выступить с официальным протестом? Нет, он никогда не осмелится. При дворе есть только один человек, перед которым Генрих испытывает величайший страх, и это его отец. Наследник мог сколько угодно пыжиться, словно молодой бантамский петушок, перед сестрами и друзьями, но в присутствии Генриха VII ни на минуту не забывал, что всего-навсего десятилетний мальчик и должен вести себя прилично.

Вместе с Генрихом и его отцом явились архиепископы Кентерберийский и Йоркский; а за ними следовали шотландские лэрды,[1] каковым тоже предназначалась по этому случаю особая роль.

Взгляд Маргариты задержался на Патрике Хэпберне, графе Босуэлле, ибо он должен был стоять рядом с ней и принимать обеты как избранное своим господином доверенное лицо. Он прибыл вместе с архиепископом Глазго и епископом Мюррея в качестве слабой, по мнению Маргариты, замены короля Шотландии, поскольку тот, как она слышала, обладал редкостным обаянием и красивой внешностью.

Теперь, когда все собрались, цель встречи была торжественно объявлена, и архиепископ Глазго начал церемонию, обратясь к Генриху VII:

– Известно ли вашему величеству о каких-нибудь препятствиях к сему брачному союзу?

Король ответствовал, что неизвестно.

Потом тот же вопрос был задан королеве, каковая дала аналогичный ответ.

Затем от Маргариты потребовали ответить, есть ли у нее какая-то причина, препятствующая союзу с королем Шотландии.