Чертольские ворота - [12]

Шрифт
Интервал

И едва царь занялся своими царскими делами, страсть его из судорожной, неотвязной алчбы, жарких сомнений в конечном своем торжестве стала стройной, умиротворенной надеждой.

Раньше, когда Отрепьев был Отрепьевым, Холопий приказ, например, мнился ему матерящимися, то глупо веселыми, то погнутыми в три погибели людьми. При поминании Разбойной избы ничуть не пойманный, приветливый кудлатый человек с самодельным клинком только и ждал его при развилке дорог на опушке дубравы... Теперь за приказ холопов отсвечивали-отвечали царю сальные виски и уже непредставимые, невидимые в рыжеватых мхах скулы князя Разумовского. Разбойный приказ олицетворяла маленькая харька с нежными звериными зеничками — Голицына. А Казенный — что-то подсасывающие ежемгновенно, легкие уста Головина...

Хорошо еще, что у Отрепьева были на памяти времена, когда сам жил боязливым путником, ласковым искателем, просителем мздящим... Зряч был еще у него назленный глаз сельского парня, спрашивающего с чиновника, как никакой прирожденный царь не спросит.

Решив проникнуть от начала до конца Кремля все судопроизводство (и иные, буде встретятся, дела промеж его народа и казны), пока вытянул он наугад из пяти ведомств по одной челобитной и сказал произволение: ведаю ясно, как несложно свитки сии, русской грамотой недужные, подьячему перед своим государем переврать, повить любым туманом ально подменить. Всяко уж проще нежели живых, воочию глядящих челобитчиков. Вот и пятерых сих приму. Так и прадедич мой великий слушивал свою Москву полично на крылецех плитных.

На другой день пятеро истцов-мещан явлены были пред Грановитою. За ними к воротным решеткам лицевых башен пришло, наверное, еще полгорода и надавило на чугунные цветы. (Во всяком случае, с верхов кнехтам видны были под стенами напяленные до отказа колпаки, слышны давленые матословия и упования только сильной половины города). Выпуская разрешенных челобитчиков Кутафьевой калиткой, расходчик Слонский запустил-таки к царю на двор еще пятерых, затем караул уже самостоятельно кромсал продавливающийся в обе стороны, кричащий люд пудовой дверцей — равными порциями.

Царь под конец челобитного дня был выжат, как губчатый сыр, точно сам побывал у решеток под стенами, да уж отставлять почин поздно — город разинул рот, и Дмитрий, скрепя крестным знамением сердце, нарек днем великой справедливости каждую среду. (Впоследствии, втянувшись и набив на соломоновых делах десницу, к среде присовокупил он и субботний день).

Силы царя, славно труждающегося по этим дням на крыльце, с прибытком уже восполняла особенная — тихая и светорадная — услада властью, отведанная только теперь, между сказочных старых перил, под разлетевшимися по исподу шатра к площади святыми обитаемыми облаками. Сия особенная власть в том заключалась, что по мановению ее легчали вдруг трудные лица искателей: рассупонивались крепкие — у шорников; костяные у говядарей — багровели отрадно; оживали закаменевшие — у рудознатцев; останавливались закруженные — у гончаров; у пастухов — испуганно рассыпанные, вдруг сбирались воедино...

Царю и прежде приходилось (в царевичах еще) помогать просителям и разрешать тяжбы. Но тогда ярящимся истцом он был и сам и творил человеку добро, сразу взамен требуя немалых услуг, вплоть до беззаветной смерти или жизни сумасшедшего. Теперь же честно, хоть внакидку, примеряя чаяния каждого, он упоенно благоустраивал лица так просто.

Но скоро учуял царь всю малость своих угождений любому бездонному страднику, бедствующему не в меру царских сил.

Чело облагодетельствованного старца-погорельца озарилось нежно, но лишь на миг. Поди, получит новый терем, и заблудится, где-нибудь сядет в нем и завоет теперь о сынах, что перемерли, обгорев по пьяни в доме старом. А так — без дома — знай ютился-суетился бы, петлял бы отец их «меж двор»: путал бы след, по которому Великая печаль за ним идет. Но не расчел, забыл, годами многий, что от претугой змеи-печали смертный царь ничем не пособит...

И тот с правежа[5] снятый кричник[6] радовался, наверно, недолго. В новейшие времена чтобы встать ему на ноги (на такие, чтоб уже не трепетали от свистания правежных палок), железные работы надо расширять литьем цветных металлов — бронзы, меди, серебра. А там вроде нужна вторая домница? А подати? А по безвестности заказов не набрать? Опять заем?.. Да все одно ведь — счастью его живота одного дыма над крицей мало! Как мало для пытолюбия дьякона из патриаршего причта одних греческих книг, а дай и лютерские, и латинские. Мало распутных монашек захолустной лавры, а надобна пренепорочная царская дочь...

Один такой дьякон-царь теперь проморгался, увидел себя в тесной родственной близости ко всему самому простому и страдному, которой не знал до сих пор. Играя с легким сердцем в Польше, путешествуя войной по Северщине, несмотря на проволочки, временные неурядицы, тумаки, ловушки, он все же здраво надеялся явиться в конце всех концов у какой-нибудь цели — самым умным и везучим, ухватистым. И только на левом, низком берегу Оки ему прочтена была та невесомая жуткая грамота, а в Москве — на всю Москву — только одно лицо, странно, единственно маня, отшатнулось от него в темной светелке... Тут только он насторожился и даже заподозрил что-то жесточайшее вдали, уже пробующее его на вкус выскальзывающим жалом безначальным, безразмерным...


Еще от автора Михаил Владимирович Крупин
Великий самозванец

Загадочная русская душа сама и устроит себе Смуту, и героически преодолеет её. Казалось бы, столько уже написано на эту острую и весьма болезненную для России тему. Но!.. Всё смешалось в Московской державе в период междуцарствия Рюриковичей и Романовых — казаки и монахи, боярыни и панночки, стрельцы и гусары... Первые попытки бояр-«олигархов» и менторов с Запада унизить русский народ. Путь единственного из отечественных самозванцев, ставшего царём. Во что он верил? Какую женщину, в действительности, он любил? Чего желал Руси? Обо всём этом и не только читайте в новом, захватывающем романе Михаила Крупина «Великий самозванец».


Дуэль на троих

Увезенный в детстве отцом в Париж Иван Беклемишев (Жан Бекле) возвращается в Россию в качестве офицера Великой армии Наполеона Бонапарта. Заполучить фамильные сокровища, спрятанные предком Беклемишевых, – вот основная цель Ивана-Жана и Бекле-отца. Однако, попав в Москву, Иван-Жан становится неожиданно для самого себя спасителем юной монашки, подозреваемой во взрыве арсенала в Кремле. Постепенно интерес к девушке перерастает в настоящее чувство и заставляет Ивана по-новому взглянуть на свои цели и поступки.


Рай зверей

Роман-дилогия «Самозванец» — это оригинальная трактовка событий Смутного времени XVII века. Смута — всегда благодатная почва для головокружительных авантюр и запретной страсти.В центре повествования — загадочная фигура Лжедмитрия I, или Гришки Отрепьева, а также его ближайшее окружение. Казачий атаман Андрей Корела, юный полководец Скопин-Шуйский, польский гусар Станислав Мнишек — все это реальные исторические лица, как Борис Годунов, царевна Ксения, Марина Мнишек и многие другие. Судьбы этих людей переплелись между собой и с судьбой России настолько плотно, что вычеркнуть их из ее истории невозможно.


Окаянный престол

Роман-дилогия «Самозванец» — это оригинальная трактовка событий Смутного времени XVII века. Смута — всегда благодатная почва для головокружительных авантюр и запретной страсти. В центре повествования — загадочная фигура Лжедмитрия I, или Гришки Отрепьева, а также его ближайшее окружение. Казачий атаман Андрей Корела, юный полководец Скопин-Шуйский, польский гусар Станислав Мнишек — всё это реальные исторические лица, как Борис Годунов, царевна Ксения, Марина Мнишек и многие другие. Судьбы этих людей переплелись между собой и с судьбой России настолько плотно, что вычеркнуть их из её истории невозможно.


Смутьян-царевич

Это - история необыкновенного восшествия на московский престол единственного из русских самозванцев, ставшего царем. Это - трагедия власти и лукавого времени. Природные катаклизмы, голод, эпидемии, людоедство… Звон клинков и колокольный набат, кровавые баталии, пытки… Взлет и падение вчерашних баловней судьбы, кремлевские интриги и спальни… Изнанка церковной жизни и сила родных святынь, казачья вольница… Неповторимые людские судьбы, сплетенные в единый клубок русской Смутой. Это - неожиданные параллели прошлого с современностью.


Рекомендуем почитать
Уроки немецкого, или Проклятые деньги

Не все продается и не все покупается в этом, даже потребительском обществе!


Морфология истории. Сравнительный метод и историческое развитие

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Трэвелмания. Сборник рассказов

Япония, Исландия, Австралия, Мексика и Венгрия приглашают вас в онлайн-приключение! Почему Япония славится змеями, а в Исландии до сих пор верят в троллей? Что так притягивает туристов в Австралию, и почему в Мексике все балансируют на грани вымысла и реальности? Почему счастье стоит искать в Венгрии? 30 авторов, 53 истории совершенно не похожие друг на друга, приключения и любовь, поиски счастья и умиротворения, побег от прошлого и взгляд внутрь себя, – читайте обо всем этом в сборнике о путешествиях! Содержит нецензурную брань.


Убит в Петербурге. Подлинная история гибели Александра II

До сих пор версия гибели императора Александра II, составленная Романовыми сразу после события 1 марта 1881 года, считается официальной. Формула убийства, по-прежнему определяемая как террористический акт революционной партии «Народная воля», с самого начала стала бесспорной и не вызывала к себе пристального интереса со стороны историков. Проведя формальный суд над исполнителями убийства, Александр III поспешил отправить под сукно истории скандальное устранение действующего императора. Автор книги провел свое расследование и убедительно ответил на вопросы, кто из венценосной семьи стоял за убийцами и виновен в гибели царя-реформатора и какой след тянется от трагической гибели Александра II к революции 1917 года.


Возвышение и упадок Банка Медичи. Столетняя история наиболее влиятельной в Европе династии банкиров

Представители семейства Медичи широко известны благодаря своей выдающейся роли в итальянском Возрождении. Однако их деятельность в качестве банкиров и торговцев мало изучена. Хотя именно экономическая власть позволила им захватить власть политическую и монопольно вести дела в Европе западнее Рейна. Обширный труд Раймонда де Рувера создан на основе редчайших архивных документов. Он посвящен Банку Медичи – самому влиятельному в Европе XV века – и чрезвычайно важен для понимания экономики, политики и общественной жизни того времени.


Бунтари и мятежники. Политические дела из истории России

Эта книга — история двадцати знаковых преступлений, вошедших в политическую историю России. Автор — практикующий юрист — дает правовую оценку событий и рассказывает о политических последствиях каждого дела. Книга предлагает новый взгляд на широко известные события — такие как убийство Столыпина и восстание декабристов, и освещает менее известные дела, среди которых перелет через советскую границу и первый в истории теракт в московском метро.


Митридат

Митридат VI Евпатор — последний великий царь в эллинистической Малой Азии. Он десятилетиями воевал с Римом, в разное время становясь грозным противником для Суллы, Лукулла и Гнея Помпея, но не этот период жизни Митридата вдохновил известного писателя Виталия Гладкого. Вниманию читателя предлагается предыстория эпохальных войн с Римом, а начинается повествование в 121 году до нашей эры. Митридат — пока не полководец и даже не царь, а только наследник престола Понтийского царства. Ещё подростком Митридату придётся пережить неожиданную смерть отца, предательство матери и бороться даже не за трон, а за право ходить по этой земле, не стать тенью в Аиде. Книга Виталия Гладкого "Митридат" является первой частью монументального произведения "Басилевс", уже знакомого поклонникам творчества этого автора.


Горькое похмелье

Нестор Махно – известный революционер-анархист, одна из ключевых фигур первых лет существования Советской России, руководитель крестьянской повстанческой армии на Украине, человек неординарный и противоречивый, который искренне хотел построить новый мир, «где солнце светит над всей анархической землей и счастье – для всех, а не для кучки богатеев». Жизнь его редко бывала спокойной, он много раз подвергался нешуточной опасности, но не умер, и потому люди решили, что у него «девять жизней, як у кошки». В третьей книге трилогии акцент сделан на периоде 1919–1922 годов, когда Махно разошёлся в политических взглядах с большевиками и недавние союзники в борьбе за новый мир стали непримиримыми врагами.


Хмель свободы

Нестор Махно – известный революционер-анархист, одна из ключевых фигур первых лет существования Советской России, руководитель крестьянской повстанческой армии на Украине, человек неординарный и противоречивый, который искренне хотел построить новый мир, «где солнце светит над всей анархической землей и счастье – для всех, а не для кучки богатеев». Жизнь его редко бывала спокойной, он много раз подвергался нешуточной опасности, но не умер, и потому люди решили, что у него «девять жизней, як у кошки».Во второй книге трилогии основное внимание уделено периоду с начала 1918 года до весны 1919-го, когда Махно ведёт активные боевые действия против «германцев», стремящихся оккупировать Украину, а также против белогвардейцев.


Гуляйполе

Нестор Махно – известный революционер-анархист, одна из ключевых фигур первых лет существования советской России, руководитель крестьянской повстанческой армии на Украине, человек неординарный и противоречивый, который искренне хотел построить новый мир, «где солнце светит над всей анархической землей и счастье – для всех, а не для кучки богатеев». Жизнь его редко бывала спокойной, он много раз подвергался нешуточной опасности, но не умер, и потому люди решили, что у него «девять жизней, як у кошки». В первой книге трилогии основное внимание уделено началу революционной карьеры Махно.