Результат оказался неожиданным. Акакий Акакиевич вдруг стал уменьшаться. За несколько дней, он снова стал ростом с меня и продолжал стремительно терять в размерах. Беспокоясь за него, я спросил, что с ним происходит.
— Акакий Акакиевич, дорогой, простите, что вмешиваюсь в ваши личные дела, но меня очень беспокоит ваше здоровье. Мне кажется, что в последнее время вы э-э-э в некотором роде стали уменьшаться в размерах.
— Можно подумать, что ты не догадываешься, что происходит, хитрый и подлый человек.
Слово «человек» прозвучало, как у нас слово «черт».
— Ты давно уже все понял сам и теперь хочешь довести меня до конца.
— Поверьте мне, Акакий Акакиевич, друг мой! — я почему то вспомнил, как обращался к нему при первых наших встречах. — Я очень переживаю за вас, мне очень жаль вас…
— Вот именно жаль. Прикидывается, что ничего не понимает! А сам меня ЖАЛЕЕТ! Ты пойми, глупая твоя голова, что я только отражение твоего эмоционального отношения ко мне. Когда ты меня вызвал в первый раз, ты относился ко мне как к равному. И получил приятного гостя и интеллигентного собеседника. Такой с удовольствием может исполнить просьбу, другую.
Пьяного, усталого Акакия понесло.
— А потом ты зарвался. Перестал просить и начал приказывать. И я из доброго приятеля превратился в лакея. Я выполнял все указания, как и положено лакею. И как положено лакею, затаил злобу и стал ждать возможности отыграться, отомстить своему хозяину. Возможность эту ты предоставил мне сам, помянув в моем присутствии черта. Я ведь предупреждал тебя, что традиции имеют великую силу.
— А теперь ты меня вычислил, — продолжал всхлипывая, бедняга. — Ты начал меня жалеть, а это самое унизительное для меня чувство. Когда ты меня боялся, я был в силе; если бы ты теперь на меня сердился или обижался за испорченную жизнь, я бы этими эмоциями тоже подпитывался и протянул бы еще очень долго. Ан нет, тебя угораздило пожалеть меня. Теперь мне осталось совсем недолго. Я уже и домой вернуться не смогу, у тебя здесь так и уменьшусь до ничего.
Я понял, что мой друг не заслуживает такого унизительного, во всех смыслах, конца. И попробовал хоть чуть-чуть рассердиться на него. Но жалость к стремительно уменьшающемуся бесу превысила.
Несчастный Акакий Акакиевич, тихонько подвывая какую-то потустороннюю похоронную мелодию, уменьшился сначала до метра, потом до пятидесяти сантиметров. Я взял его на руки и поставил на стол. И вот уже всего 20 сантиметров, 10, 5…
И тут я понял, что наконец избавился от кошмара, в котором жил последние месяцы. Как проснувшись, после дурного сна, и поняв что этого был только сон и теперь все будет хорошо, я мысленно отряхнулся и увидел мир новыми глазами. Меня разобрал смех. Я смеялся долго, смеялся с упоением, смывая с души остатки всей этой нелепости, которая приключилась со мной.
Когда я отсмеялся, я увидел на столе своего беса. Ростом он был по прежнему не более пяти сантиметров, однако больше не уменьшался. Он сидел на скатерти подвернув под себя по-турецки ноги. В руках он держал колбасную корочку и с видимым удовольствием ее обгладывал. Увидев, что я его наконец заметил, он помахал мне рукой и радостно засмеялся в ответ.
— Живем, дружище! — еле слышно пропищал он.
С тех пор бес так и живет у меня. Я устроил его очень удобно. Его коробочка стоит на подоконнике, так что он может наблюдать за тем, что происходит во дворе. А с другой стороны у него телевизор. Не могу же я лишить беднягу последнего удовольствия.
Моя жизнь вернулась в прежнюю колею. В магазинах меня перестали узнавать и снова стали обвешивать и обсчитывать. Но я не переживаю из-за этого. Я снова вернулся в нормальную привычную жизнь.
Вот только Акакия Акакиевича жалко…
