Черный замок над озером - [15]

– И кто у нас муж? – поинтересовалась Женя.

Пасюк сделала круглые глаза, словно услышала вопрос, ответ на который известен всем.

– А тебе не доложили разве?

Женя пожала плечами. Алла хмыкнула, достала из сумочки новую сигарету, прикурила и равнодушно ответила – будто речь шла о каком-то малозначительном предмете:

– Кэлман.

Фамилия показалась Жене знакомой. Очень знакомой. И вдруг она сообразила.

– Василий Трифонович? Заместитель декана?

Пасюк кивнула и поправила:

– Проректор по научной работе. Он был моим руководителем в аспирантуре. Так получилась, что…

Алла не договорила – отворилась дверь, в курилку вошли Кефирова и еще две женщины. Кефирова внимательно посмотрела на беседующих Женю и Пасюк. После чего спросила:

– Лукошкина, вы статистическую справку по зачисленным подготовили?

– Вы же сказали представить к завтрашнему утру. Но если надо срочно, то через двадцать минут принесу.

– Так что вы тут расселись? Или думаете, вся ваша работа пройдет в курилке? Понабирают тут…

Снова открылась дверь, и в проем заглянул ректор. Все поднялись, приветствуя его. Первой вскочила Кефирова.

– А, вот вы где, – заходя в курилку, произнес Шашкин, обращаясь к Жене и показывая рукой всем, чтобы они опустились на свои места. – Я вас искал.

Максим Анатольевич посмотрел, куда можно присесть, чтобы оказаться рядом с новой сотрудницей. Пасюк поднялась и уступила ему свой стул. Она уже докурила вторую сигарету и ушла бы, но распирало любопытство: каким это образом такая мелкая сошка, как Лукошкина, могла заинтересовать ректора. Замолчали и прислушались остальные.

– Так вот, Евгения Николаевна, – широко улыбаясь только Жене, начал Шашкин, – я перерыл свои записи и обнаружил то, что имеет отношение к нашему вчерашнему разговору. Случай, конечно, уникальный по своей комичности и вместе с тем трагизму. Не единичный, разумеется, но, пожалуй, очень яркий. Сейчас к печати готовится учебник по истории русской и советской журналистики под моей общей редакцией, и я непременно, прямо сегодня, включу в него то, что случилось с вашим отцом.

Ректор обернулся к другим слушателям, посмотрел на Пасюк и произнес таким тоном, словно обращался к студентке, опоздавшей на его лекцию:

– А вы что это, милочка, столбом встали? Присаживайтесь и слушайте.

Алла послушно опустилась на свободное место.

– Двадцать семь лет назад, – начал рассказ Шашкин, – отец уважаемой мною Евгении Николаевны трудился замом ответственного секретаря в крупной городской газете, куда я попал по распределению. Так вот, подписывая в свет очередной номер, он пропустил ошибку. Я понимаю, да и все понимали, что он, как выпускающий, несколько раз его уже вычитал, потом подписал в печать, затем уж, не просматривая сигнальный экземпляр, отправил номер на ротацию. Теперь вот слушайте внимательно! Газета была вечерней, то есть в ней должны были оперативно появляться все дневные новости. А самой главной новостью того дня оказался визит Генерального секретаря ЦК КПСС в Баку. Естественно, материал на первую полосу. На второй – всякие городские события: партийная жизнь, производственные успехи трудовых коллективов; на третьей полосе – культура и прочая ерунда; на последней – ничего не значащие события, криминальные сводки, реклама, кроссворд, программа теле– и радиотрансляций… Именно на четвертой полосе в тот день была опубликована заметка о молодом цирке, который, не имея своего помещения, мотался на фургонах по городам и весям, выступая перед тружениками полей и перед строителями Байкало-Амурской магистрали. Заметка называлась «Цирк на колесах», а при ней имелась фотография: веселый клоун на велосипеде катит по улицам какого-то городка, за ним бегут дрессированные собачки. Так вот, номер напечатали, тираж спустили в экспедицию, началась уже развозка – и тут – бомба! Да какая! Все городское партийное руководство могло тогда полететь. При Сталине бы точно всех расстреляли. Оказалось, что перепутали заголовки. Над большой фотографией, где был запечатлен открытый лимузин с Генеральным секретарем, стоя приветствующим счастливый народ Азербайджана, стояло – «Цирк на колесах». А на четвертой полосе над фотографией клоуна на велосипеде значилось «Прибытие Генерального секретаря ЦК КПСС в Баку». Все наше управление, то есть управление КГБ по Ленинграду и области, встало на уши. Виновного нашли сразу. Естественно, взяли того, кто выпускал номер. Начались допросы. Но на защиту уважаемого мною Николая Сергеевича Лукошкина встал принципиальнейший человек – секретарь правления городского Союза журналистов Владимир Владимирович Колосов. Бывший фронтовой корреспондент, кавалер многих орденов, человек необычайной отваги… Вы даже представить себе не можете, сколько усилий он приложил, чтобы спасти невиновного. Как выяснилось, провокатором был верстальщик номера. Раньше ведь как газеты печатались? Никаких компьютеров, текст линотиписты набирали, а заголовки верстальщики, которые из кассы, где хранились свинцовые литеры, доставали те буквочки, которые были нужны, и составляли заголовки, размещая их по полосам. Так вот этот негодяй решил покончить с собой… Тому верстальщику, видите ли, изменяла жена, причем с участковым милиционером. Вот мужчина и подумал: в измене жены виновата советская власть и что жить ему не стоит, раз такое дело. Расчет был такой: он делает провокацию, попадет под расстрел, его поступок всколыхнет народные массы, волна протеста прокатится от Камчатки до Калининграда, на защиту новой революции поднимутся западные страны… потом состоится совещание в Совете Безопасности ООН, будет принята резолюция об установке памятника герою-верстальщику во всех крупных городах СССР, в Париже, в Лондоне, в Пекине, а самую большую статую водрузят в Нью-Йорке на специально построенном острове рядом со статуей Свободы. То есть верстальщик будет стоять с поднятой кассой с набором своего заголовка рядом со Свободой, как рабочий и колхозница Веры Мухиной у ВДНХ. Обманутого мужа, конечно, не расстреляли, а отправили в спецлечебницу под Казань, где в те годы поправляли психическое здоровье все диссиденты. В лечебнице, насколько мне известно, он покусал медсестру, а после того, как освободился через восемнадцать лет, открыл секс-шоп в своем родном Крыжополе. Вот у таких героев я учился, – закончил свой рассказ Максим Анатольевич. И тут же поправился: – Вы понимаете, что я имею в виду отца и деда нашей уважаемой Евгении Николаевны Лукошкиной.