Черный ветер, белый снег. Новый рассвет национальной идеи - [97]

Стало ясно, что, не решившись сразу на жесткие меры, заговорщики упустили преимущество и лояльность военных разделилась. Штурм Белого дома так и не начался, министр обороны Дмитрий Язов распорядился вывести войска из столицы и таким образом подготовил наступившую на следующий день развязку: Горбачев снова вышел на связь, публично осудив заговорщиков, которые почему-то вылетели в Форос. Как только они вернулись в Москву, они были арестованы.

Крючков многократно повторял, что главной их ошибкой было не использовать радио для обращения за всенародной поддержкой. В 2001 году он заявил: «Нам следовало выступить перед людьми и открыть им глаза на то, какая опасность надвигается на нашу страну»[337]. В 2006 году он продолжал размышлять на ту же тему: «По СССР 19-21 августа на митингах выступило 160 тысяч человек, не больше. Это мизер для нашей страны. Так что я не могу сказать, что народ активно нас поддержал. Но если бы призвали – люди бы вышли на улицу»[338]. Но самый убедительный анализ причин, по которым путч потерпел поражение, исходит от Язова, который сознается, что прежде всего самому себе не мог объяснить, к чему ведет этот заговор: «Меня все спрашивают: а почему вы не дали команду стрелять? А я спрашиваю: а в кого стрелять? Во имя чего? Чтобы опять Горбачева оставить у власти?»[339]

Сторонники жестких мер положились на танки и солдат и слишком поздно осознали, что без ответа на вопрос «во имя чего» всем этим ресурсом не удастся воспользоваться. Они с презрением относились к публичной политике демократов, но убедились, что даже при попытке захватить власть силой оружия требуется какая-то идея, причина, с чем можно обратиться к народу. Им все-таки нужно было как-то объяснить свои действия, и не получалось. «Они действительно думали, что историей можно управлять по телефону», – говорит теперь Дугин.

Казавшаяся сюрреалистической гибель Советского Союза ошеломила советских консерваторов, привела их в оцепенение. Путч и его последствия не ощущались как поворотный момент в истории, им недоставало веса, ударной волны, которая должна бы сопутствовать событиям подобного масштаба. Они-то считали происходящее одним из величайших в мировой истории потрясений, подобным 1789 году или 1917-му, а все обернулось какой-то бессмыслицей. История требует кровавых жертв, она шагает по костям тех, кого сокрушает и обрекает на забвение. Казалось бы, рождение новой парадигмы жизни, полный отказ от прежней системы и смена ее иной должны сопровождаться драмой, большим числом погибших.

Но в те дни, когда колокол звонил по Советскому Союзу, лишь трое заплатили жизнью (и это, как сказано выше, был несчастный случай) и одиннадцать человек на несколько месяцев отправились в тюрьму. Кульминацией драмы стал спектакль, разыгранный Ельциным перед телекамерами, – вот он забирается на танк перед Белым домом и обращается к толпе. Но эти съемки Си-эн-эн даже не демонстрировались внутри Советского Союза. Проханов считал, что стал свидетелем великого притворства, театральщины. Величайшая в истории сверхдержава была уничтожена за три дня без единого выстрела.

Капитуляция путчистов 21 августа и возвращение Горбачева в Москву 22 августа ознаменовали гибель Советского Союза. Газета «День» была временно закрыта как инкубатор заговора, и ее главный конкурент «Литературная газета» опубликовала разоблачительные документы о финансировании «Дня» министром обороны Язовым.

Дугин вернулся к своей работе, а вокруг рушилась страна. Политическая карьера Горбачева стремительно шла под уклон, и все понимали, что СССР не суждено выжить. Уже начинались понемногу переговоры о том, как с минимальным ущербом пройти через этот коллапс.

Ельцин, президент РСФСР, еще до путча начал разрабатывать план выхода России из состава СССР, а теперь удвоил усилия. В декабре того же 1991 года он встретился в санатории в Беловежской пуще с президентом Украины Леонидом Кравчуком и председателем Верховного Совета Республики Беларусь Станиславом Шушкевичем. Втроем они распустили СССР, поставив Горбачева перед свершившимся фактом.

Спеша избавиться от соперника, Ельцин уничтожил Советский Союз и оставил Горбачева, главу развалившегося государства, без работы. За несколько месяцев примерно четверть территории отделилась от Советского Союза, и 25 декабря советский флаг был снят с кремлевской башни и заменен триколором демократической России. В тот день, по словам Дугина, он навеки сделался «советским человеком»[340]. Впоследствии он писал:

Я осознал себя до конца и бесповоротно совершенно советским человеком, фатально, триумфально советским. И это после стольких мучительных лет лютой ненависти к окружающему строю, к «Совдепу», после радикального бескомпромиссного национал-нонконформизма… Конечно, я всегда презирал и Запад, считая, что у России есть свой путь, не советский и не либеральный – третий, особый, уникальный и мессианский. Но в тот август я (даже вопреки своему сознанию) всей внутренней логикой души был на стороне ГКЧП[341].

ГКЧП обеспечил Ельцину победу, однако не безусловную: ему пришлось иметь дело с разделенным обществом, а также с бюрократическим аппаратом и спецслужбами, которые оставались всецело преданными прежнему строю, гарантировавшему их привилегии.