Черный тюльпан. Капитан Памфил. История моих животных - [85]

— Ошибаетесь, — возразил Тьерри. — Через четверть часа не останется ни одной мухи.

Самый недоверчивый из нас невольно выразил жестом сомнение. Тьерри, которому первый успех придал уверенность, отнес мадемуазель Камарго на ее обычное место, даже не удостоив нас ответом.

Он не успел еще сесть, как отворилась дверь и вошел хозяин соседнего кафе с подносом, на котором стояли чайник, сахарница и чашки. Следом за ним появились два официанта: они принесли в продолговатой ивовой корзинке солдатский пайковый хлеб, сдобную булочку, листья салата и множество разнообразных маленьких пирожных.

Солдатский хлеб предназначался Тому, булочка — Жаку, салат — Газели, а пирожные — нам. Сначала подали еду животным, затем объявили людям, что они могут угощаться сами как им угодно. Мне это кажется — если нет иных мнений — наилучшим способом принимать гостей.

На некоторое время воцарился беспорядок, пока каждый устраивался в соответствии со своими вкусами и желаниями: Том с ворчанием унес хлеб в свою конуру; Жак со своей булочкой скрылся за бюстами Малагутти и Раты; Газель медленно потащила свой салат под стол. Что касается нас, то мы, как это обычно делается, взяли левой рукой чашку и правой — пирожное или vice versa[22].

Через десять минут не осталось ни чая, ни пирожных.

Тогда позвонили, и хозяин кафе явился на звонок вместе со своими присными.

— Еще! — приказал Декан.

Хозяин, пятясь и кланяясь, вышел и отправился исполнять полученное приказание.

— Ну а теперь, господа, — сказал Флер, насмешливо взглянув на Тьерри и почтительно на Декана, — я думаю, что в ожидании, пока мадемуазель Камарго закончит ужин, а нам принесут еще пирожных, неплохо бы заполнить паузу чтением рукописи Жадена. В ней повествуется 0 первых годах жизни Жака Первого, которого все мы имеем честь знать достаточно близко и к которому питаем интерес слишком сердечный для того, чтобы мельчайшие собранные о нем сведения не приобрели огромного значения в наших глазах. Dixi[23].

Каждый из нас наклонил голову в знак согласия, а один или двое даже захлопали в ладоши.

— Жак, друг мой, — произнес Фо (в качестве наставника он состоял в наиболее близких отношениях с героем этой истории). — Вы видите, что речь о вас; идите сюда.

Сразу же за последними двумя словами он издал особый свист, так хорошо знакомый Жаку, что умное животное одним прыжком соскочило со своей полки на плечо того, кто к нему обратился.

— Хорошо, Жак; просто прекрасно быть послушным, особенно когда у тебя рот полон булочек. Приветствуйте этих господ.

Жак по-военному поднес руку ко лбу.

— И если ваш друг Жаден, который будет читать вашу историю, сделает на ваш счет какие-либо клеветнические намеки, скажите ему, что он лжец.

Жак в знак полного понимания закивал головой сверху вниз.

Дело в том, что Жак и Фо действительно были связаны гармоничной дружбой. Это была (в особенности со стороны животного) привязанность, какую уже не встретишь среди людей. На чем же она держалась? Надо признать, к стыду для обезьяньего рода, что наставник приобрел это прискорбное влияние на своего ученика не обогащая его ум, как поступал Фенелон с великим дофином, но потворствуя его порокам, как делала Екатерина по отношению к Генриху III. Так, прибыв в Париж, Жак был всего лишь любителем хорошего вина — Фо сделал его пьяницей; он был всего лишь сибаритом наподобие Алкивиада — Фо превратил его в циника школы Диогена; он был утончен, как Лукулл, а стал благодаря Фо таким же чревоугодником, как Гримо де ла Реньер. Правда, вместе с этим моральным растлением ему было привито множество приятных физических умений, делавших его весьма выдающимся животным. Он отличал свою правую руку от левой, притворялся мертвым в течение десяти минут, танцевал на канате не хуже г-жи Саки, отправлялся на охоту с ружьем наперевес и ягдташем за спиной, показывал свое разрешение носить оружие полевому сторожу и свой зад — жандармам. Короче, это был очаровательный негодяй, лишь по ошибке родившийся при Реставрации, вместо того чтобы родиться при Регентстве.

Когда Фо стучался в уличную дверь — Жак вздрагивал; когда он поднимался по лестнице — Жак чувствовал его приближение, повизгивал от радости, прыгал, словно кенгуру, на задних лапах; стоило Фо открыть дверь — Жак бросался в его объятия, как делают еще во Французском театре в драме "Два брата". Словом, все, что принадлежало Жаку, принадлежало Фо, и Жак готов был вытащить для него булочку из собственного рта.

— Господа, — сказал Жаден. — Если вам угодно сесть и зажечь ваши трубки и сигары, я готов начать.

Все повиновались. Жаден прокашлялся, открыл рукопись и прочел то, что последует ниже.

V О ТОМ, КАК ЖАКА I ВЫРВАЛИ ИЗ ОБЪЯТИЙ УМИРАЮЩЕЙ МАТЕРИ И ОТНЕСЛИ НА БОРТ ТОРГОВОГО БРИГА "РОКСОЛАНА" (КАПИТАН ПАМФИЛ)

Двадцать четвертого июля 1827 года бриг "Роксолана" вышел из Марселя; это судно должно было взять груз кофе в Мокке, пряностей — в Бомбее и чая — в Кантоне, а для того чтобы пополнить запасы провизии, зашло на стоянку в залив Сен-Поль-де-Лоанда, расположенный, как известно каждому, в центре Нижней Гвинеи.

Пока совершался обмен товарами, капитан Памфил, для кого это путешествие в Индию было десятым, взял ружье и в семидесятиградусную жару стал подниматься вдоль берега реки Банго. Капитан был величайшим охотником перед Богом из всех живших на земле со времен Нимрода.