Черный тюльпан - [37]

Перед тем как начать спуск, я еще раз съехал на «улитке» до верхнего крюка, где заканчивалась веревка, и отвязал ее нижний край. Поднявшись на вершину, смотал веревку в бухту и повесил на плечо. Метров семь, не больше, но и это может пригодиться.

Я начал спускаться, прижимаясь к скале грудью, не видя ничего, кроме серого камня перед глазами, отыскивал ногами какие-нибудь зацепки, выемки, трещинки. В любое мгновение я мог сорваться и быстро покрылся холодным потом от предчувствия этого срыва. Я бормотал проклятия в адрес Джо, по вине которого я вынужден был выполнять крайне рискованный трюк. Уже спустя минут десять меня начал колотить нервный озноб, пальцы стали липкими и скользкими от пота, «небесные пальцы» ходили под ладонью, как кусок мыла, и я пожалел, что не прихватил с собой канифоль.

Я спускался очень медленно, потому что часто приходилось идти в сторону, обходя глубокие ниши в скале, на которых я не мог отыскать опору для ноги. Как-то наступил даже такой момент, когда я готов был отказаться от этой затеи и снова подняться на вершину.

Когда я почувствовал под ногами горизонтальную опору и понял, что все-таки спустился в ложбину, силы окончательно покинули меня. Я упал в траву и долго не мог подняться на ноги. Мне хотелось целовать землю, я тряс кулаками и ругал скалу, измотавшую меня, самыми скверными словами.

Первое желание – быстрее добраться до подножия Сокола, где разбит палаточный лагерь альпинистов, отыскать Джо и, пусть даже это мне дорого обойдется, отблагодарить его за ночную шутку – угасло под натиском любопытства. Не оставил ли Джо на камнях под рогом, где мы сложили рюкзаки, каких-нибудь следов? К тому же мне жалко было бросать свой рюкзак.

Ноги все еще дрожали от усталости и напряжения, подкашивались на спуске, но я усилием воли заставил себя побежать. По туристской тропе через ущелье, потом огромными прыжками вниз, по сыпучему склону, и влево, к подножию исполина.

Еще за несколько метров я увидел, что плоский камень, на котором мы бросили свои рюкзаки, пуст. Под стеной я нашел лишь обрезки своей веревки, которую Джо, вероятно, обрезал частями, под каждым крюком, опускаясь параллельно на своей.

Я стал припоминать, не было ли у меня в рюкзаке какого-нибудь безумного богатства, ради чего стоило бы затевать весь этот спектакль. К счастью, самое ценное, что было в нем, – это мой свитер толстой вязки из верблюжьей шерсти, который я прихватил с собой на случай холодного вечера. Возможно, по многочисленным карманам рюкзака были рассованы коробочки с солью, сухим топливом, спички, складной нож и прочие туристские принадлежности. Если ради всего этого Джо оставил меня одного помирать на вершине, то он просто безумец или клептоман.

Еще раз я обозвал своего напарника нецензурными словами и, как был, в джинсах, рубахе и страховочной обвязке, позвякивая металлом, прыгнул с камня в море, проплыл через десятиметровую скальную арку, сложенную природой, затем вдоль стены, поросшей зелеными водорослями, качающимися в прибое, как распущенные волосы девушки на сильном ветру, и выбрался на камни уже со стороны Царского пляжа.

Если бы я знал, что уже безнадежно опоздал, то не выматывался бы так на подъеме по сухому руслу, по улочкам поселка и на трассе в Судак. Круги плыли у меня перед глазами, когда я свернул с шоссе к подножию Сокола, где сквозь деревья проглядывали разноцветные пятна палаток. Мокрый от пота, с взъерошенными волосами и безумным взглядом, звеня снаряжением, как заблудшая овца колокольчиком, я приплелся в лагерь альпинистов, вышел на полянку, где, развалившись в шезлонге, читал газету и между делом поглядывал на меня Князев. Я посмотрел растерянно по сторонам, щурясь, будто стал хуже видеть, и произнес:

– Где этот идиот?

Палатки Джо не было.

Князев продолжал вопросительно смотреть на меня, он не понял, кого я имел в виду. Гриша неподалеку пилил какую-то деталь надфилем. Увидев меня, он встал с колен, подошел, с любопытством рассматривая мое лицо.

– Ну вот, фингал уже почти сошел. Только чего это ты такой загнанный?

– Где Джо?

– Какой еще Джо?

– Этот ваш альпинист из Кемерова, юморист трахнутый.

Князев и Гриша молча переглянулись.

– Этот, с которым ты недавно по стенке как блоха скакал? Понятия не имею. Кажется, он еще позавчера съехал.

– Разве он был не с вами?

Гриша посмотрел на меня, как на безнадежно больного человека, повел плечами.

– Так ты ж его сам сюда привел.

– Это кто вам такое сказал?

– Он. Рано утром, за несколько часов до того, как вы на стену пошли, он привалил сюда, спросил, не приходил ли ты, поставил палатку. Мы так и подумали, что это твой товарищ. А что случилось, Кирюша? Тебя, что ли, снова обидели? Может, сходим наверх, нервишки полечим? – И он кивнул на стену Сокола.

– Нет уж, – пробормотал я. – Спасибо. Сыт надолго.

Я уже ломанулся через куст, чтобы вернуться на шоссе, но, вспомнив о важном, снова повернулся к Князеву. – Послушай, ты помнишь, как мы встретились у овощного ларька и я сказал тебе, что приду к вам? Ты никому случайно не говорил, что утром я буду у вас? Ну, где-нибудь в автобусе или на рынке в запале разговорчивости?