Черный тюльпан - [33]

– Вы мне не хамите. Я вам в матери гожусь.

– Закрой, бабка, рот, не порти отдых, – отозвался кто-то из группы.

– Ну вот, научили вас разговаривать со старшими. Уже сколько лет тут работаю, но таких еще не видела.

– Да сунь ты ей сто тысяч, пусть заткнется! – визгливо вставил кто-то. – Она, бля, должна каждые пять минут стол клиентам протирать и пепельницу выносить, а не вякать.

Со звоном к нашим ногам выкатилась пустая бутылка. Десяток красных лиц уставились на прилавок. Продавщица, уже совсем тихо ругаясь, зашаркала к бутылке, подняла ее и отнесла в ведро.

– Вот так надо приобщать к культуре обслуживания, – невнятно, будто с полным ртом, произнес кто-то. Толпа громко засмеялась. – Повторим урок. Запускай снаряд!

По полу покатилась вторая бутылка. Мы с Джо переглянулись. В подобных ситуациях не требуется лишних слов. Я, в общем-то, был уверен, что он так и поступит. В эти дни, однако, мне везет на кулачные бои.

Мы шагнули в темноту. Глаза привыкали к ней медленно, и я не сразу разглядел, что в кругу парней сидели две девчонки. Джо раздвигал собой стулья как танк. Я обошел стол с другой стороны.

– Привет, юноши! – сказал Джо вполне миролюбиво.

– Привет, привет! – отозвался молодой человек с выбритой наголо головой, в черной майке, поверх которой на металлической цепи болтался кулон в виде черепа. В уголке его губ дымилась сигарета. – Только пошел бы ты отсюда на хрен, пока не обидели. По команде «три» ныряешь в дверь. Усек?.. Раз… Два…

Я думал, что Джо ударит его, но он спокойным, плавным движением, будто срывал цветок, вытащил окурок изо рта лысого и затушил о его голову. Лысый подскочил с диким ревом, схватил Джо за волосы, намереваясь ударить его в лицо своей прожженной головой, но не успел.

Это был удар профессионала, я только в кино видел такие. Джо, вовсе не пытаясь освободиться от хватки лысого, двумя короткими ударами снизу заставил его разжать пальцы, а затем, выпрямившись, откинул его от себя локтем. Теперь, когда их разделял метр, он с резким выдохом нанес удар тыльной стороной ладони в челюсть, а когда лысый мешком повалился на стол, ударом двух рук, как гильотиной, свалил на пол.

На мою долю работы не досталось. Когда лидер повержен, стая приходит в замешательство и замы почему-то не спешат проявить себя. Толпа притихла.

– А вы говорите: урок культуры, – сказал Джо и покачал головой. – Освободите кафе и вынесите мальчика на воздух.

Парни не заставили Джо повторять. Через минуту мы остались в кафе вдвоем. Продавщица, охая и вздыхая, ставила столы на место.

– Вам бы здесь работать, а не мне, – сказала она.

– Где вы научились этому искусству? – спросил я, когда мы сели за столик со стаканчиками ледяного морса.

Джо не ответил. Он смотрел на светлый прямоугольник дверного проема.

– Они не знают, что такое сила, – произнес он. – Этот лысый вполне мог бы убить меня голыми руками за несколько минут. Но испугался и потому проиграл… Это самое вредное, губительное свойство человеческой психики – бояться.

– Инстинкт самосохранения?

Джо повернул голову.

– Вы в самом деле думаете, что страх способен продлить нам жизнь?

– Я бы сказал: обезопасить.

– Это заблуждение. Что опасно, а что нет – оценивает только мозг, исходя из жизненного опыта. Вот смотрел я на эту лысую вошь, которая привыкла, что все боятся его бритого черепа. Его очень мало били в жизни, и потому мозг его не способен адекватно оценивать противника. А инстинкт самосохранения как раз развит нормально, потому-то после моего первого удара он думал уже только о том, как бы остаться живым, а не как победить меня… Не бойтесь никого, Кирилл, вот вам мой совет. Боясь, опасаясь, вы лишь расшатываете нервную систему, но отнюдь не строите вокруг себя бастионы. Тот, кто задумал причинить вам вред, добьется того, невзирая на ваши меры предосторожности.

– Вы фаталист?

– В абсолютной степени.

– Значит, вы мало цените свою жизнь?

– Вы считаете, что личная оценка стоимости собственной жизни важнее той, которую дает общество?

– Вы когда-нибудь любили женщину, Джо?

– Нет.

– А мать, отца?

– Я не помню их. Меня воспитывали в детском доме.

– Хорошо, но у вас есть любимые вещи?

– Любимые – это что? Нужные, полезные, незаменимые – это я понимаю.

– Вы уходите от ответа, догадавшись, о чем я хочу вас спросить.

– Да, вы хотите спросить, будет ли меня интересовать мнение общества о той женщине, которую я горячо люблю? Упадет ли в моих глазах ценность собственной жизни, если общество скажет, что она ничтожно мала? Я вам отвечу. Всякая человеческая жизнь в разных местах и обстоятельствах стоит по-разному, но в каждом конкретном случае ровно столько, сколько окружающие готовы заплатить, чтобы сохранить ее либо уничтожить. Вся наша жизнь – стихийный рынок, где мы продаем и покупаем себя, продаем и покупаем других. Процесс этот скрытый, малозаметный. А показательные торги происходят тогда, когда берут заложников – пассажиров вместе с автобусами, кассирш в банках, воспитателей в колониях… Для кого-то мы очень дороги, для кого-то не стоим ничего. Так что, Кирилл, не мучайтесь, оценивая стоимость своей жизни. Ничто не далось вам так дешево, как она.