Черный соболь - [12]

И только на самом полу Абашеев нащупал мягкий сверток, завернутый в полотно. Он выпрямился со свертком в руках и увидел, как у Березовского расширились глаза и побелели плотно сжатые тонкие губы. В свертке оказалась темная, почти черная шелковистая шкурка с едва заметным голубоватым отливом.

* * *

Сергей Николаевич Ромин, Серж, как его называли знакомые, стоял у окна своей московской квартиры и задумчиво наблюдал, как работяга бульдозер, натужно урча, толкал перед собой груду битых кирпичей, ржавых консервных банок и другого мусора, скопившегося на пустыре, который начинался сразу за домом и был таким же привычным, как старый гарнитур орехового дерева, доставшийся Сержу в наследство после покойной бабки.

Вчера Серж после долгого перерыва посидел с приятелями в знакомом ресторане, они пили за его здоровье какую-то адскую смесь, от которой до сих пор зверски трещала голова и поэтому шумная возня машин за окном изрядно действовала ему на нервы.

Вздохнув, Ромин отошел от окна и взял в руки лежавшую на столе повестку, которую ему только что прислали из районной прокуратуры. Повестка могла быть связана только с его витимской эпопеей, и, устроившись поудобнее в старом кожаном кресле, он попытался припомнить, не совершил ли какой-нибудь явной ошибки или неосторожного, опрометчивого шага за те несколько месяцев, что ему пришлось провести на далекой таежной реке, которую писатель Шишков по заслугам окрестил когда-то Угрюм-рекой.

Серж не был тщеславен и не стремился проводить параллель между собой и Прохором Громовым, но в одном бесспорно, у них было явное сходство. Из всего, что существует на свете, Ромина больше всего привлекали деньги, причем не столько деньги сами по себе, сколько те удовольствия и блага, которые можно было получить при их помощи.

Сколько ни помнил себя Ромин, о деньгах у них дома говорили всегда. Отец, придя с работы, тщательно подсчитывал с карандашом в руках расходы за прошедший день, а мать после посещения магазина порой долго стояла в кухне или прихожей и шевелила тонкими губами. Это она проверяла, не обсчитала ли ее продавщица. Бабка, властная и сердитая старуха, денег не считала, но уважала людей, которые много зарабатывали.

Внука бабка любила, и хотя он частенько таскал из ее старинного портмоне мелочь, сквозь пальцы смотрела на его проказы.

А когда Серж закончил школу, она достала из комода потемневшие от времени часы и, бережно приложив их к сморщенному уху, сказала:

— На вот, носи с богом. Всего только и осталось после деда. Куда поступить-то надумал?

Услышав, что внук хочет стать геологом, не удивилась и только заметила:

— Что ж, заработать везде можно, если голову иметь. Вон, Игнатов-то из третьей квартиры, что с Колымы вернулся, большие тысячи привез.

Этот Игнатов, сам того не ведая, еще раньше оказал решающее влияние на выбор Сержем будущей профессии.

Выйдя как-то вечером из подъезда, около которого покуривали томимые бездельем молодые парни, Игнатов отнял у Сержа жалкий «гвоздик» и, бросив на землю, придавил каблуком.

— А ну, братва, налетай!

Он раскрыл глянцевитую красную коробку с серебряной фольгой и, усмехаясь, глядел, как одна за другой исчезали папиросы с длинными мундштуками.

— Не наготовишься папирос-то, — коробка была чужая, но Сержу все равно было жалко смотреть, как быстро она пустеет.

Игнатов отбросил пустую коробку и щелкнул зажигалкой, прикуривая.

А на Севере я это барахло на махорку менял. Крепости никакой, так, дым один.

Он стоял, широко расставив длинные ноги в модных штиблетах и подставлял загорелое лицо теплому ветерку. Дорогой пиджак был небрежно распахнут, открывая шелковую рубашку и переливчатый галстук, и Серж внезапно ощутил острую, болезненную зависть к этому человеку. Игнатов был геологом, и Сержу приходилось слушать его рассказы о коварных минералах, запрятанных под слоем вечной мерзлоты, о долгих лыжных переходах через молчаливую таежную глухомань и о радости вечного поиска. Но эти истории мало интересовали Сержа, которого занимало совсем другое. Подумать только, геологи, оказывается, получают уйму денег! А если как следует пораскинуть мозгами, из этих богатейших, по словам Игнатова, мест можно будет вывезти не одну только зарплату. Мозги ж^е у Сержа в этом направлении работали совсем неплохо, и он уже успел понатореть кое в каких делах, предусмотренных уголовным кодексом.

Но это были мелочи, ерунда, о которой сейчас не стоило и вспоминать. Что такое настоящие дела, Серж понял совсем недавно, когда приехал в большой сибирский город, где случай свел его с Аркадием Львовичем Березовским.

Березовский производил не особенно выгодное впечатление — был он невысок ростом, с впалой грудыо и холодными влажными руками.

— Так, так, — Березовский пригладил рукой редкие волосы. — Значит, на Витим направляетесь? Что ж, дело хорошее.

Он помолчал, приглядываясь к собеседнику.

— Чего уж лучше, — Ромин улыбнулся. — Тайга, холод, и потом эти самые, как их? Тунгусы, что ли.

— Эвенки, — поправил Аркадий Львович. — Хороший народ, между прочим. Я ведь бывал в тех краях, знаю.

— Чем же хороший?

Честные очень, простые. Раньше-то я экспедитором работал, машины сопровождал. И вот, представьте себе картину. Везем, допустим, спирт. В глубинке-то он и сейчас в цене, за него там что угодно взять можно. А тогда… Так вот, зайдем это с шофером куда-нибудь на ночь, а машину так оставим. И вот, бывало, сижу у окна и вижу: идут по улице эвенки и стучатся в каждый дом, нас разыскивают. Найдут, станут у порога, и давай просить, чтобы продал им несколько бутылок. И знают, что могу не дать, а сами не возьмут.