Черный смерч - [57]

Тропа уступами сбегала с обрывистого берега к самой воде. Отсюда и до самого посёлка она будет тянуться вдоль уреза, где особенно легко и приятно идти. Отряд с ходу вылез на самую приречную вершину, откуда открывался широкий вид на плавную излучину Великой. Затем все разом остановились и, подчиняясь невнятному вскрику Тукота, попадали на землю. Восходный берег, словно мёртвая змея муравьями, был покрыт копошащимися фигурами. В этих краях Великая хотя и приняла уже в себя все основные притоки, но ещё не разливалась так широко, как возле Большого селения или тем паче у излучины Истреца. Так что не нужно было иметь орлиные глаза, чтобы понять – не люди там, а проклятые мэнки. Не испугал чужинцев небывалый разгром, не успокоились проклятые – и недели не прошло, как снова полезли на земли людей.

Пересчитать гривастых казалось невозможным, но сразу было ясно, что там их не меньше, чем несколько сот. Вели себя чужинцы по-хозяйски и прятаться не считали нужным. Одни спускали на воду неуклюжие, на скорую руку связанные плоты, другие тащили оружие, какой-то скарб, третьи, подгоняя древками копий, гнали пленных. Пленников было совсем немного, видно, и впрямь завоеватели изрядно прочистили Завеличье, кинув замороченных пленников в бойню у Большого селения, и теперь гнали на убой выловленные остатки тех, кто сумел поначалу скрыться.

Лишь несколько секунд люди пребывали в растерянности, затем Тукот быстро и решительно начал распоряжаться.

– Ты, – приказал он тому из гонцов, что был помоложе, – беги к своим, поднимай всполох. Расскажешь старейшинам, как мэнки воюют, какие мороки наводят, чем их взять можно. Чтоб люди готовы были и в себя самих стрелять не боялись! Ромар и ты, йога, вам сейчас ховаться надо, ваши жизни всего дороже, а нам вас не оборонить. Ну а мы этих задержим, как на выстрел подплывут.

Никто не пытался оспорить решение старшего, хотя и понимали люди, что если у кого и есть шанс остаться живым, так только у гонца, что, бросив всё, помчится сейчас поднимать на войну родичей.

– Прежде времени чужинцам не показывайтесь, – кидал слова Тукот, споро распуская тесьму на связке запасных стрел, – а то они щиты подготовят – только погибнем зря. Как подплывут, тут и бить начнём.

Таши и Данок уже были готовы к сражению, Репко – гонец из Верхнего, не имевший никакого оружия, кроме лёгкого дротика, скрежетал зубами и чуть ли не желал, чтобы кто-то из товарищей уже погиб, чтобы он мог схватить лук убитого. Сыновья медведя, которым обычай предписывал идти по чужим землям с убранным вооружением, решительно натягивали тетивы на свои тугие луки. Ни тени сомнения не промелькнуло на их лицах, лесовики сразу поняли, что здесь им и сводить счёты с обидчиком, мстить за погибших родных, защищать свой озёрный край на берегах чужой широкой реки, сражаться бок о бок с прежде нелюбимыми степняками.

Уника отползла к кустам, волоча за собой Ромара, которому без рук ползти было бы затруднительно, нахлобучила на старика шапку, отводящую недобрый взгляд. Шапка эта была сшита самой Уникой под присмотром Ромара и бессмертного чужинца Баюна. Довольно надеть эту шапку на голову, и можно безопасно находиться в самой толпе врагов: вроде и смотрят они на тебя, но не видят. Конечно, всё это до поры – попробуй в такую минуту достать оружие, и сразу твоё присутствие будет замечено. Однако, если хочешь спастись, то лучше средства не придумаешь.

Ромар был непривычно тих и покорен, он дозволял делать с собой что угодно, лишь несколько раз недовольно встряхнул головой, словно беличий хвостик, свисавший с шапки, колол ему щёку, указывая неведомую цель. Но на такое Уника сейчас не обращала внимания. В душе её бился крик: «Таши! Таши послать с вестью! Как можно его, единственного сына, здесь на смерть оставлять?» И сама же знала, что стон её никогда не будет услышан. Что бы она ни делала, Таши останется здесь, чтобы сражаться до самого последнего мига. Возможно, это расплата – достиг плач осиротевшей Лады слуха Всеобщей матери, и послала великая земля испытание йоге, вспомнившей древнюю магию земли. Ведовство баб-йог других не жалеет, а уж себя и подавно. Легко было повторять эти слова перед очагом или возле походного костра. А попробуй, примерь-ка в жизни – каково носить такое бремя?

На том берегу мэнки кончили грузиться на плоты, началась переправа. Рубленные из сырого дерева, тяжёлые и неповоротливые бревенчатые связки двигались медленно, работники старательно налегали на длинные шесты, стараясь не позволить своенравной реке снести громоздкие сооружения вниз, к горькому морю. На вёслах и с шестами трудились исключительно мэнки, видно, никакой самый изощрённый морок не мог заставить пленного человека по-настоящему, истово работать на чужинский род.

Пятеро мужчин на горном берегу давно были готовы к битве, но продолжали скрываться, опасаясь, что если их заметят раньше времени, то мэнки могут приготовить щиты, и тогда ущерб от стрел будет совсем мал. А уж когда плоты причалят к берегу, битва закончится в две минуты, смертники, заступившие дорогу целой армии, будут попросту истыканы сотнями стрел.