Чёрный рыцарь - [3]

Раз молодой граф заблудился. Он отстал от своих, а дремучая чаща, казалось, всё теснее и теснее сдвигалась кругом. Всё одни и те же деревья как колонны громадного храма уходили в высь, где их вершины переплетались таинственными сводами. Пробираясь через колючие кусты, разросшиеся между лесными великанами, юноша изорвался весь. Он кричал, звал на помощь, но кругом стояла такая торжественная, такая молитвенная тишина, что путник поневоле и сам замолчал. Совсем непривычные ощущения закрались в его душу. Он смотрел, как тихо и важно колыхались ветви, следил за полётом яркокрылой бабочки, а когда лёгкий ветер пробегал по вершинам деревьев, — их гул казался ему величавее звуков органа в гигантском соборе доброго города Страсбурга, куда раз он попал вместе с покойным отцом. Наконец, он почувствовал себя усталым. Около бежал ручей, переливаясь по камешкам и словно каждому из них кидая своё весёлое «здравствуйте». Молодой граф припал к нему высохшими от жажды устами. Потом омыл разгоревшееся лицо и сел около. Мало-помалу непривычный мир проник в его душу. Он начал следить с любопытством за полётом какой-то пёстренькой птички. Она то садилась на кончик ветки, то срывалась с места, суетливо чертила воздух во всех направлениях и камешком падала в траву, чтобы сейчас же вспорхнуть оттуда и снова уцепиться за гибкий сучек. Должно быть, хорошо всякой твари жилось здесь… Умный дятел задолбил где-то в дерево, куковать стала кукушка, а молодой граф всё сидел и смотрел, точно в первый раз он видел этот мир. Он сам не знал, долго ли он пробыл так в молчаливом созерцании, когда вдали послышался дрожащий, старческий напев… Граф приподнялся и прислушался. «Te Deum laudamus» [1] тихо звучало под сводом леса, и разом всё точно смолкло и притаилось, внимая великой по своей простоте молитве. Сильнее закурились цветы точно кадила, открывая свои полные дыханием фимиама венчики. Даже вся сквозная, горящая синим блеском точно сапфир, стрекоза повисла в воздухе, будто и она смирила свою вечную суету при имени Бога живого… Молодой граф, наконец, опомнился и пошёл навстречу певшему. Вот впереди мелькнуло что-то серое; наконец, показался босоногий отшельник, подпоясанный верёвкою… Голова его была открыта, седые волосы падали вниз, длинная седая борода была ниже пояса.

— Кто ты? — по своему грубо и дерзко крикнул ему граф.

Пустынник остановился, спокойно посмотрел на него.

— Прах! — ответил он.

— Что такое? — изумился юноша.

— Ты спрашиваешь, кто я, — говорю: прах. Прахом был — прахом буду!..

— Где жильё твоё?

— Близко… Если тебе нужен отдых и хлеб, зайди!

Граф пошёл за стариком. Тот, войдя в небольшой грот, бывший, действительно, недалеко, прежде всего снял с юноши изодранную обувь и обмыл его ноги. Потом подал ему воды, хлеба и несколько овощей, бывших в этой пустынной, самим Богом уготованной келье. И пока юноша ел, старик приволок целую охапку ветвей и листьев и, бросив на это свой плащ, устроил ему грубое ложе. Забыв поблагодарить отшельника, граф улёгся.

— А ты что будешь делать? — спросил он у старика.

— Молиться за тебя!

— За меня нельзя молиться, я слишком великий грешник. Меня Бог уступил в вечное владение чёрту, а с этим мы даже друзья. Я уже немало отправил в ад народа, и мы живём в полном согласии!

Но пустынник уж не слышал. Он весь ушёл в свою молитву, стал на колени и с таким восторгом устремил увлаженные глаза на грубо сделанную статую Мадонны, что, несмотря на усталость, молодой граф приподнялся и посмотрел — нет ли там чего-нибудь особенного, за этою Мадонной.

— Послушай, святой отец! — прервал его молитву юноша.

— Что тебе?

— Разве может слышать тебя камень?

— Не богохульствуй, несчастный!.. Замолчи! Разве ты не слышал о Филиппе Жестоком?.. Он также произносил хулы на Непорочную — и молния пала на него и спалила великого грешника, так что он не успел даже прошептать покаянного слова!

— Зачем же это покаянное слово?

— Если оно от сердца, если оно искренно, Господь прощает за него многое!

— И всё простить может?..

— Нет предела Его милосердию!

— Спасибо, монах. Я, знаешь, прежде сомневался, а теперь вижу, что всё можно делать, только потом сходить к капеллану и порассказать ему об этом, — и св. Пётр сейчас же явится со своими ключами.

И молодой граф, повернувшись спиной к отшельнику, заснул.

Всю ночь ему спилась какая-то полуобнажённая, бледная и больная женщина, распростёршаяся на плитах перед статуей оскорблённой им Мадонны. Женщина молилась о своём сыне и, рыдая, билась головою о камни. И Мадонна с кротким и печальным лицом внимала ей — а поутру, когда в стрельчатое окно заглянуло тихое утро, отверзлись уста статуи, и она шепнула что-то молившейся. Странно, граф узнал в виденной во сне комнате капеллу своего замка. Женщина с просветлевшим лицом поднялась и подошла к нему. Она положила руку ему на чело — и неведомое доселе спокойствие разлилось по всему его телу. «Кто ты?» — спросил он. Она всё также молча смотрела на него… «Кто ты?» — попробовал было он сбросить её руку… Женщина наклонилась и поцеловала его… «Кто ты?» — наконец, крикнул он и проснулся.