Черный прибой Озерейки - [7]

– Узнаю морячков! Сам еле ползет, но как ругаться – не забыл!

– И ругалка не размокла в море! – добавил второй и заржал снова.

Вот крокодилы низколетающие, не учили вас, идолищ, караульной службе! Постояли бы в карауле с мое, так работали бы по уставу и не ржали!

Я попытался встать и не смог. Ноги совершенно не держали, и сил ни на что не было, даже на то, чтоб в сознании оставаться.

Глава вторая

Очнулся я от теплого прикосновения к лицу. Что это было? Открыв глаза, я понял, что меня разбудило: солнечный зайчик, отразившийся от стекла форточки. Глянул вокруг: какое-то помещение вроде сельского дома, в комнате еще пяток кроватей, кроме моей. Пол чистый. А на кроватях спят трое. Ох, это явно больница, раз у вот этого парня на голове шапка бинтов, а у вон того из-под одеяла торчит гипсовый «сапожок». Значит, что-то с мной случилось. И правда, чувствую я себя отвратно, как тогда, когда у меня брюшной тиф был, и сейчас явно температура высокая. Как только глаза продрал, было всё ничего, но прошла какая-то минута, и вот уже наваливаются жар и слабость. Стоп, вот вчера я плавал через бухту и промерз при этом как цуцик, но это вот было со мной или не со мной, или вообще приснилось?

Но тогда как же я попал в больницу, да и больница явно сельского типа, вроде в Новороссийске такого уже нет, чтоб кровати были образца, что старше меня, да и таких хаток под больницу тоже не осталось. Вот в районе такое возможно. Но тогда как же я попал в районную или сельскую больницу из поезда, что прибыл на станцию Новороссийск? Пусть даже что-то со мной на станции случилось и меня отвезли куда-нибудь, но ведь не в какой-то Глубокоболотский район! Даже если мне плавание через бухту в болезненном бреду привиделось, то лежать я должен в городской больнице. Или меня уже в какую-то краевую больницу доставили? Вот в Краснодаре не лежал нигде. Может, это инфекционный барак какой-то или, не дай небеса, краевая больница для лиц со съехавшей крышей? Там я не был и не хочу быть. И пить-то не пью так, чтоб эти места из-за этого пития посещать. Хотя когда безумие придет, значит, это судьба. Может, все же я разумом подвинулся, оттого и в море полез, в нем плавал, и меня волна вынесла куда-то в Дивноморск или еще хуже, оттого вокруг и все такое?

Я попытался встать и в этом не преуспел. Выжатый лимон – это сейчас про меня, а выжатые лимоны лежат и ждут, когда их в мусор выкинут, ибо сами, как я сейчас, ничего не сделают. Вот я и могу только крутиться на месте. Может, какая-то нянечка подойдет – или как их сейчас называют – младшая медсестра? И даже случится это раньше, чем завтра? Не хватает персонала в больницах, а если это в глуши какой, то там, наверное, и еще хуже. Впрочем, этого сказать не могу, самая глубоко расположенная больница, куда я обращался, была в Севске. Но Севск – это хоть и небольшой город, но тысяч двадцать там народу живет. Не самый маленький город в нашей губернии, есть и менее культурно продвинутые. Но в их больницах я не бывал. Там, в Севске, и кусанул меня чей-то пес за руку, когда я на монтаже трудился. Это было еще в фирме Юрки Полыхаева. И ранка невеликая, будь она не от собачьего зуба, а от стамески или гвоздя, я даже бы и не перевязывал ее. Само пройдет. Но собака – и кто ее знает, вдруг еще и бешеная в довершение к тому, что дура? Пришлось тащиться в районную больницу. Или то была городская? В общем, больница и больница, где мне эту, с позволения сказать, рану помазали йодом, а в плечо вкатили прививку от бешенства. Хорошо хоть прогресс дошел и до прививок от бешенства, теперь их не колют в живот, и они не болючие до ужаса, да и всего надо привиться пять раз, а не десять. Я привился три раза. Прошло потом двадцать дней, воду я пить не перестал, значит, следующие две прививки уже не нужны. Поскольку за четыре года с тех пор не взбесился, то псина была не с вирусом в мозгах. Или это меня так с опозданием накрыло?

Впрочем, вскоре все разъяснилось. На мое шевеление и шуршание пришел ко мне сопалатник, которого мои попытки сдвинуться с места отвлекли от прочистки мундштука.

– Очнулся, Андрюха? Ну и славно, а то тут за тебя уж многие испереживались, и капитан из особого отдела, и ребята с твоей батареи, да и мы. Пить хочешь?

– Ага, – еле выдавил из себя я.

Губы прямо склеились. Э, значит, хорошо меня лихорадка трепала! К губам прикоснулась железная кружка. Ох, как это здорово, когда водичка по всему, что пересохло, потечет!

– А где я?

– В лазарете, вестимо. Я тут сам семь дён, а ты еще до меня попал. Так и лежишь, в жару весь пылаешь и что-то бормочешь. Петька, вон, первое время прислушивался и удивлялся, что ты там такое говоришь. И что с него взять, молодой он ишшо, мало что видел. А я, вон, сам два раза тифом болел, так что нагляделся, как люди в тифу бредят. И сыпняк у меня был, и этот, как его, развратный, тьфу, попутал, возвратный тиф, во как. Тогда меня послушать – тоже бы всякую ересь нес, все сорок бочек арестантов.

А особый отдел? Да ходил тут капитан из него, и не один раз. Ты сюда без доку́ментов попал поначалу, вот и подозрение вызвал, что за человек, откуда и пошто беспаспортный. И ишшо лежишь в беспамятстве, оттого и пояснить не можешь, кто ты и откуда. Посидел он, послушал, что ты про какую-то Ирину рассказываешь, тем не удовольствовался и ушел, да наказал, чтоб его известили, как в себя придешь или что с тобой будет, потому как воспаление легких – это не фунт изюму, всякое может случиться. А тут кладовщик нашел у тебя коробочку с твоими доку́ментами. Про то капитану сообщили, а он ужо и пришел снова, да еще и где-то нашел ребят с твоей батареи. Явились политрук и еще один паренек и сказали, что да, это наш замковый со второго орудия, только он от болезни сильно с лица спал, а так узнаем его, и якорь на руке, и шрам на животе от операции. Мы его в пехоту проводили, когда германец стал подходить, вот он и вернулся, хоть и в жару, но живой. Теперь с тобой все хорошо разъяснилось, что ты свой – признали тебя, и дезинтером назвать нельзя, потому как винтовку не бросил, а с ней через море переплыл. Так что мы с тобой здесь двое артиллеристов. А остальные прямо все пехотные, как в старину говорили, кобылки. Правда, я уже сейчас старый, потому меня в обозные ездовые и взяли, а в германскую войну в артиллерии служил, в мортирном дивизионе. Против Колчака воевал на такой же должности, только батарея была отдельная…