Черный порошок мастера Ху - [3]

Он попытался искать спасения в скользивших по небосводу звездах, а тем временем вокруг воцарилась полная тишина. Видя, что конец неизбежен, потрясенные мальчишки стали нащупывать в карманах свои барыши, нажитые более или менее честным путем. И, словно скрепляя печатью их судьбу, из глубин джонки раздались душераздирающие, заунывные звуки, лишь отдаленно напоминавшие человеческие стоны.

— Да брось ты их! — сказал Лам Манго, бросившемуся было к трюму. — Скоро мы все там будем…

Тем временем живые мертвецы, полуприкрыв веки и плотно сжав серые губы, бесстрашно окружали джонку плотным кольцом своих лодок.

— Чего же они ждут? — спросил Хунк.

И тут внутри у Лама все похолодело. Он знал теперь, почему эти твари удерживали их здесь, в этом самом месте реки. Он понимал, что кроется за их терпением и невозмутимостью. Эти негодяи рассчитывали на нечто, столь же неотвратимое, как закат луны и движение планет. В его памяти, гремя воинственными гимнами и пламенея горящими знаменами, вспыхнула похожая сцена, завершившаяся за несколько сотен лет до этого кровью и победой.

И потому капитан Лам не удивился, увидев, как из глубины, стайка за стайкой, всплывают серебряные рыбки, заполняя поверхность воды металлическим блеском, а в ушах у него стоял похожий на хруст костей сухой треск проламывающегося днища.

— Все за борт! — скомандовал он экипажу, в то время как мертвецы, будто поторапливая их, спокойно выпускали к небесам горящие стрелы, звездным дождем освещавшие берег.

— Этот светлый чай называется «Серебряные иглы», он готовится в ночь полнолуния из бутонов цветков, которые вот-вот должны распуститься, — объяснял на прекрасном китайском языке мандарин Тан, подавая гостю в знак особого уважения обеими руками фарфоровую чашку. — Не желаете ли отведать, Сю-Тунь?

— А быть может, вы предпочтете выпить вот этого, особого чая под названием «Ледяные туманы высокогорья», приготовленного из чайного листа, смоченного слюной насекомых, которых именуют «каплями росы»? — подхватил со столь же безупречным произношением ученый Динь.

— Прошу извинить мою неучтивость, — ответил Сю-Тунь, употребляя самые изысканные китайские выражения, — но от горячих напитков мне становится не по себе. Зато я охотно выпил бы глоток вот этой рисовой водки, аромат которой кажется мне восхитительным.

Сидя в лакированной беседке на берегу пруда, усеянного водяными лилиями, мандарин Тан был счастлив, что Сю-Тунь все-таки удостоил его чести и отведал угощения, поданного маленькой служанкой, с любопытством поглядывавшей на странного гостя из-под скромно опущенных ресниц. Дымящийся утренний суп, приготовленный из самой нежной лапши, был тем не менее учтиво отклонен Сю-Тунем, и ученый Динь, шутливо пожав плечами, счел своим долгом съесть его, чтобы помочь другу.

Встреча была неофициальной, а потому на мандарине был удобный халат из шелка-сырца с вытканными на нем свернувшимися драконами с четырьмя когтями на лапах. Полагающийся ему по чину головной убор, украшенный ястребиными крылышками, тяжелый и торжественный, на этот раз не покрывал его угольно-черные волосы, которые были просто свернуты под повязкой. Глядя на него в таком виде, трудно было представить, что вот уже год, как он вершит суд в небольшой прибрежной провинции. Большой оригинал в одежде, ученый Динь надел, по своему обыкновению, ярко-желтую куртку, подчеркивавшую резкие черты его всегда чуть насмешливого лица. Сю-Тунь же, чтобы не попасть впросак, надел свое парадное одеяние из переливающейся ткани, расшитое золотыми нитями. Газовый пояс карминно-желтых тонов дополнял этот изысканный наряд, ворот которого не гнулся из-за тысячи украшавших его бусинок.

Почувствовав, что атмосфера стала более непринужденной, мандарин Тан подвернул под себя левую ногу и сел на нее. Глядя на него, Сю-Тунь попытался последовать его примеру, но ему не хватило гибкости, и он был вынужден отказаться от этой затеи. Чтобы скрыть замешательство, гость вновь заговорил:

— В устройстве вашего сада сквозит острое чувство гармонии: камни причудливой формы, расставленные среди этих миниатюрных сосен, восхитительным образом воспроизводят природу Севера, а ручеек, бегущий вдоль извилистой дорожки, задает ритм всей композиции.

Мандарин скромно улыбнулся, однако комплимент был ему явно приятен. Сверкнув глазами, он поклонился:

— Эта композиция создана в определенной степени благодаря моему другу, ученому Диню, утонченность которого не нуждается в доказательствах.

Умолкнув, они предались созерцанию волнистых изгибов дорожки, в нескольких местах пересекавшей ручей, где плавали золотые рыбки, хвостами и плавниками напоминавшие чашечки невиданных подводных цветов. Солнечные лучи, скользя по блестящим черепицам мостика, там внизу, вырисовывали изящные тени на листьях бамбука.

— У нас при устройстве садов предпочтение отдается симметрии, чего вы здесь, на Востоке, как раз стараетесь избегать с присущим вам искусством воспроизводить изогнутые линии, созданные самой природой, — продолжил Сю-Тунь, поглаживая свою невыносимо рыжую бородку.

— Именно так, — согласился ученый Динь, которому нравились точные сравнения и разумные суждения чужестранца. — Мы считаем, что сад должен сливаться со вселенной, гармонично вписываясь в окружающую природу.