Черный Паук - [10]

Теперь Славка точно знал, что на рынке тусуются рэкетиры, так сказать, охрана. Каким бы оторванным от жизни он ни был, но о таких делах наслышан был немало. Этих ребят ему следовало опасаться. И в голове у него зародилось смутное пока подозрение, что споpтивные мальчики могут иметь отношение к гибели матери. Судя по всему, без их ведома тут и воробей не чирикнет, на любой шум сбегаются, как волки на поросячий визг. А уж про костер из живого человека и говорить нечего. Следователь Морщинкин и не скрывал, что подозревает убийство, а вовсе не несчастный случай. Так что рыночные рэкетюги должны быть в курсе дела. Даже странно, что следователь про них и не вспомнил, лепил, мол, рынок вообще не работал.

Славка неторопливо двинулся по улице, намереваясь пройтись вдоль прилавка. Прогуливающейся походкой он приближался к рынку, и на него накатывала волна нарастающего гула. Только вблизи из этого гула стали выделяться отдельные голоса.

– Курочка домашняя жареная, окорочка! С пылу, с жару. Берите, молодой человек, потом спасибо скажете!

– Колбаска свежая, прямо с мясокомбината.

– Сыр берите, сосиски. Кефирчик есть сегодняшний.

Словно полтора десятка патефонов, играющих каждый собственную заезженную пластинку, обрушили на Славку всю мощь своих мембран. Одни бабушки повторяли монотонно раз и навсегда вызубренный текст, глядя непонятно куда, а когда Славка проходил дальше, поворачивались к товаркам и громко продолжали прерванный на полуслове разговор. Им приходилось буквально надрываться, чтобы расслышать друг друга в общем оре. Другие женщины чуть ли не хватали Славку за лацканы, ложась на прилавок и протягивая к самому носу куски колбасы и ветчины, чтобы он понюхал, какое все свежее. Были и такие, что давили на жалость: возьми, купи, молодой человек, старушке пенсию не дали, вынуждена пойти на панель с сумкой продуктов. А некоторым сам процесс торговли доставлял удовольствие. Этим был, похоже, не очень важен результат, главное – сама атмосфера, ощущение собственной независимости и присутствие в сборном коллективе.

Славка медленно шел вдоль длинного прилавка и смотрел в лица торговкам, пытаясь выбрать подходящую собеседницу. Он удивлялся: ведь все эти женщины выросли при советской власти, в детстве были пионерками, потом, наверное, комсомолками, а сейчас торгуют, словно всю жизнь при капитализме провели.

– Вина или водочки дешевой не хотите? – раздался вдруг вкрадчивый голосок.

Славка остановился. Никаких бутылок на прилавке он не увидел, поэтому слегка опешил. Женщина лет соpока пяти с худым, остpым, как плотницкий топоp, лицом, пеpегнулась чеpез узкую железную столешницу.

– Водка – двадцать пять, вино – тридцать, – женщина pаспpямилась и сменила тон на сугубо деловой.

– А как насчет качества? – Славка решил завязать разговор. Сертификата, небось, нет и в помине?

– Если надо, нарисуем, только это ещё семь рублей будет, – рассмеялась женщина, показав мелкие остpые зубки. – Да ты не бойся, забирает не хуже заводской, главное, закусывай, а не занюхивай. Можешь пивом запивать. Ну как, берешь пролетарскую?

Она выжидательно уставилась на Славку.

Тот сделал вид, что раздумывает, и неторопливо зашарил по карманам, словно вспоминая, где у него деньги лежат. Теперь, когда торговка была заинтересована, чтобы потенциальный покупатель не сорвался с крючка, можно задать ей вопрос. И Славка, продолжая хлопать себя по карманам курточки, спросил словно невзначай:

– Тут вчера, говорят, женщина сгорела?

Торговка переменилась в лице: посерьезнела, улыбка сползла с поджавшихся губ, глаза сузились. Вопрос не просто оказался неприятным, он её напугал.

– Не знаю ничего, меня тут вчера не было, – она поставила на прилавок бутылку и раздраженно спросила: – Ты брать уже будешь или нет?

Славка ничего не ответил, молча двинулся дальше, слыша позади сердитое бормотанье. Он миновал ещё пару теток, нахваливающих свои товары, обогнул мордатого кавказца, внюхивавшегося в копченую курицу, и поравнялся с не очень радостного вида бабулей, скучавшей над разложенной мелочевкой. Взял в руки коробок спичек и с деловитым видом спросил:

– Какой фабрики спички?

– А кто ж её знает? – удивилась старушка. – Поди, разницы-то никакой?

– Есть разница, большая, – внушительно сказал Славка. – Я вот череповецкие люблю – не ломаются и загораются легко. А то возьмешь какое-нибудь барахло и мучаешься потом. И вообще – чревато. Вчера здесь женщина сгорела, слыхали, небось?

– Ох, – старушка всплеснула руками, – рассказывают, так прямо ужас. Она всем видом своим постаралась показать, какой это ужас. – Кто вчера был, так, почитай, никто сегодня не пришел, страх такой. Ты уж ступай, меня, старую, не подводи, – она боязливо огляделась. Славка хотел ещё пораспрашивать, но старушка замахала руками: – Ступай с богом, забирай спички и ступай, мне и денег не надо.

Славка бросил коробок на прилавок. Ситуация прояснилась. Испугаться торговки могли в одном случае – если убийца, а, веpнее, убийцы его матери находились сейчас поблизости. Не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы сделать столь очевидный вывод. И Славка мог побожиться, что это те самые ребята в спортивных костюмах, что лениво слонялись по тротуару вдоль прилавка. Он огляделся и увидел одного из парней в нескольких шагах от себя. Тот разговаривал с продавщицей самопальной водки, и она недвусмысленно кивала в сторону Славки. Коротко стриженный парень с тупым бычьим взглядом уставился на него, словно дебил на витрину с женским бельем: силится что-то понять, но не доходит. Но взгляд был скверный, ничего хорошего он не предвещал. Славка повернулся и быстро зашагал прочь. Он миновал прилавок и двинулся вдоль газона мимо жилого дома.