Черный Магистр - [2]

Те четыре месяца, что я провел в XVIII веке, оказались так насыщены приключениями и злоключениями, что в нескольких словах рассказать о них просто невозможно. Потому любопытствующих я могу только отослать к предыдущим частям своего рассказа.[1]

То же, что произошло сегодня вечером, было результатом обычного непродуманного поступка. Вместо того, чтобы спокойно ждать приезда в город главы местной епархии епископа Филарета, который, как я надеялся, мог помочь выручить из монастырского плена жену, заточенную туда по приказу императора Павла, я от нечего делать полез обследовать эту проклятую хоромину. Закончилось это тем, чем обычно кончаются глупые действия — большой неприятностью.

Не успел я перебраться через крепостную ограду, как туда явились сатанисты. Чтобы не попасться им в лапы, мне пришлось прятаться в бурьяне. Там-то я и вляпался в новую историю. Причем совершенно случайно. Чтобы не сидеть на голой земле, я примостился на какой-то каменной плите. Однако, оказалось, что это не могильный памятник, как я сначала подумал, а что-то вроде машины времени. Обнаружил я это случайно — вдруг, совершенно неожиданно, у меня разболелись зубы. Когда же мне удалось понять связь между ноющими зубами и мистической плитой, отыгрывать ситуацию назад было уже поздно. Я очутился не в «своем» XVIII столетии, к которому привык и с которым даже сроднился, а вообще неизвестно в каком времени. Причем оказался к этому совершенно не подготовлен.

Когда из начала двадцать первого века я переместился в конец восемнадцатого, мне, пожалуй, было менее кисло, чем сейчас. Тогда я, по крайней мере, не знал, что со мной произошло. Потому дело обошлось без психологического шока. Когда же, в конце концов, понял и оценил ситуацию, все проблемы с пребыванием в чужой эпохе уже как-то решились сами собой. Теперь все обстояло несколько иначе. Сейчас я уже представлял, каково оказаться в чужом времени, без документов, денег и прошлого…

…Кругом было темно. Ущербная луна была не в силах разогнать сумрак ночи, тем более, что ее все время заслоняли низкие облака, черными громадами пробегавшие по холодному осеннему небу. Из-за темноты идти в город коротким путем через огороды я не рискнул. Спешить мне, увы, больше было некуда, и я поплелся по проезжей дороге.

То, что меня занесло не очень далеко в будущее, можно было догадаться по чистому воздуху, лишенному индустриальных ароматов, и тусклым фонарям. Зная о неспешном развитии экономики в дореволюционной России, я не надеялся, что здесь что-то сильно изменилось. Сколько бы ни прошло времени, хоть сто лет, Троицк останется Троицком — заштатным уездным городком без внятной истории и достопримечательностей. Случись обратное, его славное имя, как минимум, было бы мне известно еще в прежней жизни.

Однако, то, что я увидел, попав на его окраину, приятно удивило. Центральная улица, вдоль которой жила основная часть горожан, оказалась вымощена камнем! Мало того, кое-где ее освещали уличные фонари. Город заметно разросся. От главного «прошпекта» теперь расходились боковые улицы. Изменились архитектура и планировки застроек. Если раньше дома стояли в глубине подворий, отгороженные от внешнего мира высокими глухими заборами, то теперь большая их часть выходила фасадами и окнами прямо на улицу или в палисадники.

Разглядеть как следует другие новшества и подробности из-за темноты я не мог, но то, что увидел, никак не связывалось с представлением о прежнем, провинциальном убожестве и сиротстве. Прогресс был налицо. Вскоре я подошел к первому уличному керосиновому фонарю. Масляные, которыми освещался старый Петербург времен матушки Екатерины, давали меньше света, а предположить, что до здешних мест дошел газ, было бы слишком невероятно. Рассмотрев чугунный фонарный столб как некое чудо цивилизации, я двинулся в сторону центра. Несмотря на раннее вечернее время, людей на улице не было, и светились только редкие окна. Меня в этот момент занимала мысль, каким образом выяснить, в какой год я попал. Спрашивать об этом у прохожих мне почему-то не хотелось.

Судя по изменениям, произошедшим в городе, сейчас был конец девятнадцатого века. В крайнем случае, его вторая половина. Я напрягся, пытаясь вспомнить, какие метаморфозы претерпевал в этом веке русский рубль. В мыслях копошились какие-то обрывочные сведения о денежной реформе, приведшей к замене ассигнаций на кредитные билеты. Однако, когда это произошло, при каком царе, я так и не вспомнил. Единственное, что я смог нарыть в памяти, это то, что к этой реформе был причастен граф Витте. Оставалось только вспомнить, когда он был министром финансов.

Вопрос о деньгах был крайне актуален. Мне очень хотелось кушать. Начинать свою карьеру в этой эпохе со скандала в трактире за попытку всучить фальшивые, вернее, вышедшие из обращения деньги, явно не стоило. А есть хотелось все сильнее. Мой молодой, растущий организм требовал систематического питания.

С этим самым организмом я еще не вполне сроднился. Чтобы была понятна суть дела, расскажу о секрете своей неожиданной молодости. Как-то в тогдашней столице Российской империи Санкт-Петербурге меня «запечатали в конверт». Для тех, кто не знает, что это такое, объясню: «конверт» — это тюрьма. Тем же гражданам, кому еще не посчастливилось посидеть в российской тюрьме, но кто чтит и Уголовный кодекс, и народную мудрость, напоминаю, что в нашей Отчизне ни от тюрьмы, ни от сумы (дефолта), отрекаться нельзя ни в коем случае. Тогда я этого еще не знал и был неприятно удивлен, когда меня самым банальным образом посадили. Правда, не в привычные, любимые народом Кресты, а в памятник архитекторы XVIII века, построенный архитектором Трезини. Короче говоря, меня упекли в тогдашнюю питерскую тюрягу, в один из бастионов Петропавловской крепости.