Черный квадрат - [34]

— А причем здесь он? — спросила она голосом властной и любвеобильной дамы. — Что за намеки? Этот господин вообще не выходил из столовой. Я этому свидетель.

Никогда раньше я не видел, чтобы женщина так прямолинейно защищала чужого мужчину и при этом топила своего собственного мужа.

Этот господин выходил из столовой еще до того, как вы сюда зашли, — пояснил вьетнамец.

Да мало ли кто болтался…

Хватит! — не выдержал я, перебивая Вику. Она оказывала мне дурную услугу. Я вовсе не был намерен упираться и снимать с себя вину. — Сделайте милость, отведите нас… э-э-э… к телу, черт вас возьми!

В самом деле! — поддержал меня Тарасов, чувствуя, что с него спадает подозрение. — Мы должны убедиться, что вы говорите правду.

Пожалуйста, — ответил вьетнамец и открыл дверь. В его голосе отчетливо звучало злорадство.

Тарасов первым направился к выходу. Вика, медленно поднявшись из-за стола, глянула на спину мужа и вполголоса обронила:

— Идиот!

Я промолчал. Из столовой я вышел вслед за Викой. Когда поровнялся с вьетнамцем, мне показалось, что по его губам пробежала усмешка.

Как все глупо получилось, думал я, идя на ватных ногах по коридору, словно под конвоем в зал суда. Следователя, который будет вести дело, ожидают авгиевы конюшни. С первой же минуты допроса я должен убедить его в том, что это убийство по неосторожности, что я хотел всего лишь оглушить Жоржа. А вот когда он поинтересуется мотивами моего поступка, то придется очень долго рассказывать о том, как я из Вацуры превратился в Цончика, как охотился сам на себя, как водил за нос Тарасова и Жоржа, а потом оказался между ними, словно под прессом, и не было другого выхода, как обезвредить одного из них…

Я невольно вздохнул. Обязательно всплывут и кейс с золотом, и бомба, и Влад, и события, произошедшие на автостоянке, и все это закроет от меня светлое небо надолго-надолго.

Вьетнамец обогнал нас, подошел к хорошо знакомой мне двери и взялся за ручку. Я покосился на Вику. Трудно было поверить в то, что эта дамочка не понимала, какой компромат откроется сейчас взору ее мужа. Не заметить на будуарном столике косметику жены мог только слепой. И все же Вика оставалась совершенно спокойной, и на ее лице отражалось лишь слабое раздражение, словно все происходящее она воспринимала как отвратительную актерскую игру.

— Скорей же! — поторопила она слугу, который дожидался, когда я следом за Тарасовым и Викой подойду к двери.

Вьетнамец надавил на золоченую ручку, толкнул дверь от себя и сделал шаг в сторону.

— Ну, что там? — нарочито бодрым голосом спросил Тарасов и первым зашел в комнату.

Я ни живой ни мертвый стоял на пороге напротив узких глаз вьетнамца. Вика, выгибая бровки дугой и поджимая губки, обронила мне словно единомышленнику:

— Просто нет слов, нет слов! Зачем ему все это надо? Я не совсем понял, что она имела в виду. Зачем

Тарасов делает вид, что не причастен к убийству Жоржа? Выходит, ей очень хочется, чтобы в роли убийцы оказался ее муж? От такого вывода у меня тоже закончились все слова, и в ответ я лишь молча пожал плечами.

— М-да, — услышали мы голос Тарасова. — Готов.

Вика прокомментировала это многозначительной усмешкой, дескать, разве он ожидал увидеть там что-то другое, и тоже зашла в комнату.

Теперь вьетнамец в упор смотрел на меня. Он был едва ли не на полголовы ниже, но тем не менее вовсю старался смотреть сверху вниз. Я испугался, как бы его глаза не вывалились наружу, и, предупреждая этот медицинский феномен, аккуратно сдавил пальцами тонкую шею вьетнамца.

— Я не хотел его убивать, — прошептал я, близко придвинув лицо кузким черным глазам. — Ты понял меня, черт скуластый?

Не пытаясь высвободиться, вьетнамец терпеливо дождался, когда можно будет снова дышать, поправил на груди ворот трико и тихо кашлянул. Уж эта сволочь отыграется, когда будет давать показания следователю!

Еще раз бросив на слугу испепеляющий взгляд, я зашел в комнату, приблизился к супружеской паре, стоящей ко мне спиной, и, привстав на цыпочки, глянул на широкую кровать.

Из моей груди едва не вырвался вопль. Все было не так!

Жорж лежал не на полу, где я его оставил, а на кровати, причем руки его были свободны и раскинуты в стороны. Отвратительная подушка, в которой утопала его деформированная голова, была насквозь пропитана кровью. Редкие курчавые волосы слиплись на затылке, открывая круглую черную дырку от пули. Брызги крови и частицы мозговой слизи веером рассыпались по стене. В комнате нестерпимо пахло свежениной.

— Меня сейчас стошнит! — страдальческим голосом произнесла Вика и отвернулась от кровати.

— Так его, оказывается, застрелили! — воскликнул я с откровенной радостью в голосе. — Вы видите — у него в затылке дырка от пули!

Ни Тарасов, ни Вика не поняли, чему я вдруг так обрадовался, и оба почти одновременно с укором взглянули на меня.

Эй, умник! — крикнул я вьетнамцу. — Ты когда у меня пистолет отнял, чтобы твой моветон не нарушать, а?

Кто еще есть в доме, кроме нас? — спросил Тарасов, приседая на корточки возле трупа и внимательно рассматривая входное отверстие.

В доме нет никого, господин Тарасов, — ответил вьетнамец. — Только во дворе наружная охрана.