Черный котел - [52]

«Счастливого пути! С наилучшими пожеланиями. М. О.».

Лива испытывала чувство освобождения, уехав из Котла. Она была довольна, что привела свой замысел в исполнение, хотя многие не советовали ей в опасное военное время пускаться в такой путь. Маленький рейсовый пароходик, курсировавший по открытому морю, на прошлой неделе подвергся воздушному нападению, его обстреляли из пулеметов, и он с большим трудом добрался до гавани. Но после письма, которое она недавно получила от Юхана, ей нужно было во что бы то ни стало увидеть его и поговорить с ним.

Длинное письмо, которое она послала ему сразу же после похорон Ивара, очень его огорчило. Может быть, было неумно с ее стороны рассказывать обо всей этой чепухе с Опперманом и его женой. Во всяком случае, она написала неудачное письмо. Вот поговорит с Юханом сама и все уладится.

Лива с удовольствием вдыхала свежий морской воздух: На какое-то мгновение ей показалось, что она вернулась в детство. Иногда ей удавалось отогнать все горестные мысли и только чувствовать, что она существует… ощущать свое тело, биение сердца, развеваемые ветром волосы… Она наслаждалась, сплетая руки, прижимая пальцы ног к подошвам, полной грудью вдыхая воздух, зевая — да, она существует, она живет. Отдавшись этому приятному чувству, она уютно укуталась пледом и не могла удержать улыбки, вспомнив о том, какая неожиданная суматоха поднялась утром при ее отъезде.

Магдалена провожала ее, но пришел Симон-пекарь, и Магдалена исчезла не попрощавшись. А когда Лива прощалась с Симоном, новый посыльный Оппермана Фриц принес ей сверток… Симон сам принял его и передал ей, не имея никакого представления ни о том, от кого он, ни что в нем.

И вот суденышко, пыхтя, вышло из узкого фьорда и городские дома и улицы медленно задвигалась… а там, на холме, перед магазином Масы Хансен, стояла Магдалена и махала носовым платком… И еще один человек махал ей на прощание. Опперман стоял на террасе своего дома и размахивал флагом. Настоящая обезьяна. На него просто невозможно сердиться, слишком уж он смешон и наивен.

Но вот город скрылся в дыму и тумане, перестал быть реальностью, длинный фьорд свернулся и стал невидим, и, наконец, гора на берегу растаяла в голубом далеке и остались только ботик и пустынное море.

Лива ощущала лицом холодный воздух, а спиной — покалывающий жар. Небо на востоке становилось серо-красным, а у чаек, следовавших за ботом, полиловели крылья. И море стало мягкого лилового цвета. На мгновение Ливу пронизало глубокое, несказанное счастье веры, счастье, которое выше радости и горя. Она испытывала смиренную благодарность к Симону, проповеди которого пробудили ее к духовной жизни и таким удивительным образом придали смысл ее существованию, ее жизни и смерти. Нерушимые узы духа связывали ее с этим сильным человеком. Она гордилась тем, что ей выпало на долю рядом с ним бороться за царствие божие. Вначале она его боялась, считала жестоким, беспощадным. Но после того случая, в день похорон, когда она встретила его на дороге и узнала, что и у него бывают минуты слабости, что и ему трудно преодолеть себя, победить сомнения и грех, подавить зло в себе самом, она стала понимать его лучше, чем раньше.

Юхан встал с постели. Он сидел на складном стуле в углу маленькой веранды, перед ним стояла немолодая сестра милосердия в черном одеянии и взволнованно разводила руками. Красные пятна покрывали щеки и лоб Юхана. Он был в праздничном костюме и благоухал мылом и бриллиантином. Сестра бросила на Ливу оскорбленный взгляд и, уходя, резко тряхнула головой. Лива догадалась, что Юхан встал с постели против воли этой сестры, а может быть, без ее ведома. Они были не одни. В другом углу веранды сидел пожилой человек с сухим как пергамент лицом и жадными глазами смотрел прямо перед собой.

Юхан встал и взял Ливу за руку.

— Спасибо, что приехала, — сказал он. — Я так беспокоился, не случилось ли с тобой чего. Как ты добралась?

— Прекрасно, — ответила Лива.

Юхан наклонился, поправляя стул.

— Надо немножко поднять спинку, — сказал он. — А то прямо лежишь на нем. Такой нелепый стул.

— Давай помогу, — сказала Лива. — Вот так. Теперь ты можешь сидеть как следует.

Мужчина в другом углу издал звук, похожий на подавленный смех. Лива испуганно посмотрела на него, но он сидел по-прежнему, тараща свои колючие, выпученные глаза.

— Не обращай на него внимания, — сказал Юхан, не понижая голоса. — Он всегда вот так сидит. У него не все дома. Он старый и глухой.

Голос Юхана был до ужаса невыразителен. Он говорил коротко и отрывисто.

— Спасибо, что пришла, — повторил он, не глядя ей в глаза.

Она подвинулась ближе к нему и взяла его за руку.

— Милый, — сказала она, ища его взгляд. — Я должна была приехать… Чтобы ты сам увидел, что…

Она улыбнулась и покачала головой. Глупая история с Опперманом показалась ей теперь такой далекой и не имеющей к ней никакого отношения. Не стоило и слов на нее тратить.

Юхан кивнул, отвернувшись, и закрыл глаза. Руки у него были холодные, влажные, а виски под пышной копной волос покрылись потом.

— Ты ведь не сомневаешься во мне? — спросила Лива и сжала его руку.