Черный клинок - [80]

Он уставился на яства, стоящие на столе, с таким видом, будто уже не вполне понимал их предназначение.

– Когда стареешь, то открываешь новые возможности для людей типа моей молодой супруги, – произнес он, скорчив гримасу. – Тут какой-то парадокс. Чем ты старее, тем тебе большего хочется. А мои нынешние желания, сынок, превосходят, черт побери, мои возможности.

В этот момент часы у него на руке пискнули.

– Черт! – ругнулся он и поднялся. – Пора принимать лекарство. Я сейчас вернусь.

Хэм наблюдал, как отец скрылся в своей каюте в средней части шхуны. Легкий бриз потрепал ему волосы и стих. Оставшись на палубе один, если не считать общества великолепной Тиффани-телки, он глубоко погрузился в свои раздумья. Ему вспомнился день, когда ему исполнилось тринадцать и отец, неожиданно заявившись в приготовительную школу, выступил в роли доброго волшебника – увез Хэма на недельное сафари в Африку. В те времена участвовать в сафари значило охотиться на зверей, а не фотографировать их, и Хэм навсегда запомнил красочное зрелище: лев с гривой, широкой, как щит воина племени масаи, выпрыгивающий из окутанных вечерними сумерками кустов прямо перед отцом.

И Хэм, и носильщики из местных жителей замерли в тот момент на месте как парализованные. Все произошло так быстро, что даже проводник не успел ничего предпринять. А Торнберг, не сходя с места, от бедра сделал один за другим шесть быстрых выстрелов. Уже первые два точно попали в цель, однако льва не остановили, и Торнберг с хладнокровным видом продолжал стрелять.

Наконец последняя пуля из отцовской самозаряжающейся винтовки "Маузер" добила зверя, отбросив его в сторону, к кустам. Хэм до сих пор отчетливо помнит звук, с которым шлепнулся лев. От туши исходил неприятный запах – сильный, резкий, острый, забивающий все прочие запахи, – и мальчик видел, как отец, раздувая ноздри, полной грудью вдыхает этот вонючий воздух. А потом, стоя над убитым львом, он сказал сыну: "Ужасно жаль. Этот зверь заслуживает моего уважения больше, чем твоя мать".

* * *

Расставшись с Хэмом, Торнберг спустился в свою личную каюту. Заперев за собой дверь, он долго стоял, прислонившись к ней с закрытыми глазами, прислушиваясь к неровному и болезненному биению сердца.

Собравшись с силами, он прошел к задней переборке, обшитой тиком, и нажал потайную кнопку. Две доски раздвинулись, за ними оказался автономный пульт связи, изолированный от основного, расположенного в капитанской каюте. Под ним виднелась передняя тиковая панель выдвижного ящика, снабженного стальным замком с цифровой комбинацией.

Торнберг открыл ящик и извлек одноразовый шприц. Набрав в него бесцветной жидкости из пузырька, он перевернул шприц иглой вверх и выдавал несколько капель, чтобы исключить попадание воздуха. Затем, закатав штанину, нашел на ноге вену и вогнал в нее иглу.

Дотащившись до постели, Торнберг сел, ритмично покачиваясь в такт замедляющемуся пульсу. Долгое время он вообще ничего не думал и не ощущал. Но затем мысли и чувства постепенно вернулись, и он пришел в себя.

Прежде всего он подумал о Мэтисоне и переданной им через Шипли потрясающей информации. С Моравиа что-то произошло. Процесс старения, оказалось, можно повернуть вспять!

Как жаль, что Моравиа убили именно в такой момент! Судьба ужасно несправедлива. Торнберг, конечно, и сам собирался ликвидировать его сразу же после планировавшейся встречи с ним. Иначе как еще мог бы он, не засвечиваясь, подключить к этому делу Мэтисона? Но противник каким-то образом вычислил Моравиа и вывел его из игры раньше чем нужно. Удалось ли им выведать у него что-нибудь? Торнберг отверг эту мысль: никаких признаков пыток на теле Моравиа не обнаружено.

Вместо этого его подменили. И Торнберг не сомневался, что это работа Оракула. Ситуация, однако, сложилась из ряда вон выходящая: будто ты добрался до некоего явления, свойственного иной цивилизации, и никак не можешь понять его. Нет, нужно узнать побольше! Нишицу и общество Черного клинка идут на все, чтобы наложить лапу на Оракул. Почему? Тоже неизвестно. Но Торнберг не сомневался, что Оракул – последнее, чего им не хватает для достижения своей цели. Это очевидно так же, как и то, что он сам должен заполучить его, прежде чем им завладеет "Тошин Куро Косай". Вот почему Мэтисону надо дать максимальную свободу действий. Если кто и может получить доступ к Оракулу, так это только он!

Торнберг повернулся к маленькому сейфу и открыл его. Внутри лежали бумаги. Поискав, он вынул из пачки любительский фотоснимок и сличил его с фотографией японки, причисляющей себя к миру искусства, которую тайно снял агент Бризарда. Конечно, женщина на любительском снимке выглядит моложе, почти как девочка, но несомненно, что на обоих фото одно и то же лицо. Торнберг почувствовал, как забилось его сердце: Мэтисон напал на след! Но тут настроение у неге вновь испортилось.

"Все шло так хорошо, – подумал он, – без сучка без задоринки. И вдруг Моравиа убрали". Лоуренс Моравиа участвовал в плане, разработанном им вместе с Хэмом, докладывал ему обстановку лично, без посредников.

Теперь у Торнберга сомнений не оставалось: Моравиа заплатил жизнью за то, что раздобыл про последнем посещении храма Запретных грез. А это ведь не только данные о размещении кадров в "Тошин Куро Косай", но и откровения об Оракуле. Прежде чем они до него добрались, он успел послать Торнбергу по частному факсу шифрограмму: "Вышел на Оракул. Надо обсудить лично". Информация оказалась настолько важной, что Моравиа, вопреки всем правилам, установленным Конрадом-старшим, запросил личной встречи с ним с глазу на глаз.