Чёрный караван - [116]

— Гм, кретины! — Генерал взял бумагу и снова бегло проглядел ее. — Смотрите, что они пишут: «На собраниях не должно быть выступлений, осуждающих политику Закаспийского правительства и наших английских друзей…» А если такие будут? Что тогда они станут делать?

— Не знаю, — так же смущенно ответил капитан.

— Никаких собраний! — объявил генерал. — С утра займите все входы в клуб. Не впускайте ни одного человека!

Тяжело дыша, генерал некоторое время шагал по кабинету. Затем обратился ко мне:

— Завтра встретьтесь с Зиминым. Скажите этому дураку: никто не смеет отменять мои приказы, Чего в свое время добился Фунтиков, проведя митинг? А Зимин не лучше его. Так пусть не мудрит. Одиночная камера и для него найдется.

В разговор вступил Тиг-Джонс:

— Зимин намерен завтра сам приехать к вам. Они совершили еще одну глупость: снова обсуждали состояние финансов. Поднялся большой шум. В конце концов постановили: если мы в течение пяти дней не дадим обещанной дотации, правительство уйдет в отставку.

— Что-о? Уйдет в отставку?

— Да… Окончательную формулировку постановления поручили Зимину и Крутене…

Генерал жестом выразил свое возмущение. Сжав кулаки, он сердито выкрикнул:

— Вместо денег получат вот это!

Тут в кабинет вбежала Элен с известием, что прибыл посланный от «благородных девиц» и что нас ждут. Получив у генерала разрешение удалиться, я вышел вслед за нею.

Возле клуба велосипедистов никого, кроме наших солдат, не было. Но еще издали можно было услышать восточный оркестр. Особенно усердствовал музыкант, ударявший в бубен, — резкие, нестройные звуки обрушились на нас уже при входе. Но еще неприятнее, чем эта музыка, меня поразило другое: в вестибюле, окруженный поклонницами, криво улыбаясь, стоял Айрапетян. Как этот-то попал сюда?!

Нас уже ждали. Едва мы вошли, послышались приветственные возгласы, крики «браво!». Вездесущие фотографы начали щелкать аппаратами.

Айрапетян сперва познакомил нас с «благородными девицами», организовавшими этот вечер, а затем с их щедрыми покровителями. Меня удивило одно: ничто не говорило о войне, в клубе была атмосфера мирного времени. Большинство мужчин были во фраках, дамы — в вечерних туалетах. Казалось, они собрались, чтобы продемонстрировать свои драгоценности, — броши и серьги, колье и медальоны так и сверкали в ярком свете ламп. Только «благородные девицы» были одеты скромно, в форменные платьица из коричневой шерсти. Белоснежные фартуки, даже черные туфельки на высоких каблуках и ленточки в волосах на всех были одинаковые.

Я не утерпел и, обратись к Айрапетяну, шутливо спросил:

— Может быть, вы празднуете взятие большевиками Оренбурга?

Вокруг засмеялись. Но Айрапетян ответил серьезно:

— Даст бог, скоро услышим об окончательном уничтожении большевиков. Вот тогда будет настоящий праздник!

Со всех сторон послышались голоса:

— Браво! Браво!

Девицы разносили на серебряных подносах бокалы с шампанским и коньяком. Айрапетян взял два бокала, один подал Элен, другой мне. Затем выбрал для себя самую большую рюмку с коньяком и обратился к собравшимся:

— Дорогие дамы! Господа! Кто-то сказал: «Вместо тысячи дешевых друзей пусть будет у тебя один друг, но дорогой». Сегодня у нас есть этот единственный друг. Это — Великобритания! Все мы знаем о том, как героически борются с большевиками ее сыны! Так выпьем этот первый бокал за гордых сыновей Великобритании! За здоровье его превосходительства генерала Маллесона и нашего дорогого друга полковника Форстера!

В зале точно бомба разорвалась! Поднялся такой крик, что казалось, все здание рухнет. Все уставились на меня. Я отлично понимал, что окружающие кричат по заказу, что я оказался героем по чистой случайности. Но все же почувствовал гордость, сердце забилось учащенно. Есть ли у человека более слабая струнка, чем честолюбие!

Шум постепенно затих. Все начали по одному подходить ко мне, чокаясь бокалами. В этот момент черноглазая, чернобровая, стройная девушка подкатила столик на колесиках с установленной на нем широкой серебряной чашей. Чаша была пуста. Я сразу понял, в чем дело. Комендант предупредил меня: торжественный вечер устроен для сбора пожертвований в пользу дашнаков, сражающихся на фронте.

Айрапетян, опередив всех, сунул руку в карман, вытащил целую пачку денег и бросил в чашу. Затем снял с руки золотые часы и, положив их туда же, провозгласил:

— Пусть это будет подарком одному из наших храбрых бойцов!

Я тоже взялся за бумажник, но Айрапетян удержал меня:

— Нет, нет, господин полковник! Вы — гость! Это мы должны собирать деньги для вас.

Я все же вынул бумажник:

— Пригодится на черный день! — и, вытащив несколько десятифунтовых банкнотов, бросил их в чашу.

Публика заволновалась. Защелкали фотоаппараты. К столу подошла какая-то дама и, сняв с руки массивный браслет, молча положила его в чашу. Послышались восхищенные возгласы.

Столик па колесах постепенно катился дальше. В несколько минут серебряная чаша наполнилась доверху. Снова принесли вино, подали фрукты и сладости. Зазвучала мелодия вальса, начались танцы. Айрапетян подвел ко мне даму, пожертвовавшую браслет.

— Наша первая красавица и лучшая танцорка… мадам Аракса! — проговорил он, как всегда с грубым смехом.