Черный камень. Сага темных земель - [111]

Однажды вечером, побывав в гостях у учителя, я возвращался в таверну, и вдруг меня как громом ударило: нынче же Иванова ночь! Та самая ночь, с которой связаны все страшные легенды о Черном Камне.

Не дойдя до таверны, я повернул и быстро пошел к околице. Стрегойкавар безмолвствовал, его жители рано укладывались спать; по дороге я не встретил ни души. Над долиной висела большая серебристая луна, поливала скалы и леса призрачным сиянием и четко обрисовывала тени. И ни единого ветерка в лесу, лишь таинственные, необъяснимые звуки: шорохи, шелест, хруст. Воображение красочно рисовало, как нагие средневековые ведьмы проносятся над долиной верхом на помелах, а их с диким хохотом и визгом преследуют демонические ухажеры.

Вот и утес. Мне стало слегка не по себе: в лунном сиянии он выглядел необычно, напоминая развалины циклопической зубчатой стены. Не без труда отделавшись от этой иллюзии, я поднялся на плато и после недолгих колебаний углубился во тьму леса. Казалось, весь мир затаил дыхание, как хищник перед броском на свою жертву. Э, нет, так не годится, надо взять себя в руки. Впрочем, в таком страшноватом месте, да еще среди ночи, стоит ли удивляться дрожи коленок?

Я пробирался через лес и не мог избавиться от ощущения, что за мной следят. Даже остановился разок, когда что-то холодное и влажное коснулось моей щеки. Или почудилось?

Наконец я вышел на поляну; посреди нее надменно и грозно возвышался над некошеной травой монолит. На краю поляны, ближе к обрыву, я увидел камень — вполне годится, чтобы присесть. Что я и сделал, обратившись к нему мысленно: не на тебе ли Джастин Джеффри сочинял мистические стихи? Хозяин таверны был уверен, что виновник его сумасшествия — Черный Камень, но на самом деле семена безумия проросли в мозгу поэта задолго до его приезда в Стрегойкавар.

Я глянул на часы: полночь близко. Сел поудобнее, прислонился спиной к камню. Посидим, подождем, может, и увидим что-нибудь занятное. Налетел ветерок, заиграл ветвями, и сразу почудилось, будто где-то вдали флейты затянули неземную и недобрую мелодию. Монотонный шелест ветра вкупе с моим неотрывным глядением на Черный Камень подействовали гипнотически — я клюнул носом. Как я ни боролся со сном, он все равно одолевал.

Монолит расплывался и качался, а затем и вовсе исчез.

Я открыл глаза и решил встать. Не тут-то было — ледяной ужас объял меня и удержал на месте. Я не один на поляне! Передо мной целая толпа! Как странно выглядят эти люди, и почему они молчат, будто воды в рот набрали? Мои зрачки, расширенные страхом, разглядели дивные варварские одеяния; потрясенный разум машинально заключил, что они слишком древние даже для этого захолустья.

Да ведь это жители деревни, у них тут что-то вроде маскарада!

Я пригляделся и понял, что передо мной вовсе не стрегойкаварцы. Эти люди гораздо ниже ростом, зато шире в кости, у них скошенные лбы, плоские, некрасивые лица. В облике некоторых заметны мадьярские или славянские черты, но — вырожденные, смешанные с незнакомыми мне. Костюмы не отличались красотой и сложностью покроя, доминировали шкуры диких животных. И мужчины, и женщины казались такими же грубыми и примитивными, как их одежда. Они внушали страх и отвращение, и слава Богу, что не замечали меня.

Образовав широкий полукруг перед монолитом, они затянули песнь, дружно взмахивая руками, ритмично кланяясь и выпрямляясь, не сводя глаз с вершины Камня, к которому, по всей видимости, они взывали. Но всего удивительнее были голоса. Не более чем в пятидесяти ярдах от меня сотни мужчин и женщин надрывали глотки в страстной молитве, а я едва слышал шепот, доносившийся, казалось, из глубин пространства… или времени.

Перед монолитом стояло нечто наподобие жаровни, а над ней клубился тошнотворный желтый дым, обвивал, как огромная беспокойная змея, черный столб. Радом с жаровней лежали двое — совсем молоденькая девушка, обнаженная и связанная по рукам и ногам, и грудной младенец. По другую сторону жаровни сидела на корточках мерзкая старая карга с диковинной формы черным барабаном на коленях и неторопливо постукивала по нему ладонями. Но я не слышал ударов.

Танцоры махали руками и раскачивались все быстрее. От полукруга поющих отделилась голая молодая женщина, глаза ее сверкали, длинные черные локоны взвивались и рассыпались по плечам. Бешено кружась на носках, она приблизилась к монолиту, простерлась ниц и более не шевелилась.

В следующий миг за ней последовал некто фантастический — набедренной повязкой ему служила козья шкура, лицо целиком пряталось под маской из огромной волчьей головы. Столь жуткое сочетание человеческих и зверских черт достойно горячечного кошмара. В руке этот человек держал вязанку лапника; в лунном свете поблескивала тяжелая золотая цепь на шее танцора. С нее свисала цепочка потоньше — видимо, для кулона, но его не было.

Люди неистово размахивали руками и, похоже, кричали вдвое громче. А чудовищный танцор в волчьей маске выделывал прихотливые коленца и приближался к Камню. Как только он оказался радом с лежащей молодицей, принялся хлестать ее лапником, а она тотчас вскочила на ноги и вновь пустилась в умопомрачительный пляс. Ее мучитель танцевал рядом в бешеном ритме, повторяя все ее движения да еще осыпая ее обнаженное тело градом жестоких ударов. Каждый удар сопровождался исступленным возгласом, который тут же подхватывали остальные. Слово выкрикивалось вновь и вновь, но я не мог его разобрать, хоть и видел, как шевелятся губы пляшущих; для меня их голоса слились в один далекий шорох.