Черный истребитель - [30]

— Зачем приходил, чего хотел… — тихо сказал Эрмиан. — Сам-то понял?

— Думаю, понял, — тоже негромко сказала Кэсс. — Ребята, будьте с ним поосторожнее. Хорошо? И вообще — спать. Завтра, наверное, нас опять поднимут.

2. Танька: Курьер

Домой она приехала «на автопилоте». Воскресным днем муж был дома. Танька вошла, швырнув рюкзак под вешалку и сдирая с ног кроссовки, как всегда, не развязывая. С кухни тянуло табачным дымом. «Странно… — удивилась Танька. — Кто же это у нас курит?»

Оказалось, что курил муж. Танька первый раз видела его с сигаретой, но сейчас ей на это было наплевать.

Муж — Андрей — был мальчиком на пару лет старше Таньки, тоже худым и долговязым, с обычной внешностью мальчика-умника: очки, слегка обросшая стрижка, правильное, но сразу выдающее слабый характер лицо. Чуть скошенный подбородок, вялая линия губ, вечное выражение обиженной претензии на лице.

— Ну, надо же! Приехала. А почему не через год?

— Моя квартира, когда хочу, тогда и приезжаю… — буркнула Танька.

— Вот так? И когда хочу, уезжаю?

— Именно… — Танька взяла со стола пачку «Rothmans».

— Это что-то новенькое. Что, новый роман? — в интонациях Андрея проскользнуло что-то такое, от чего Танька взвилась.

— Хотя бы. Тебе-то что?

— Ну, красавица, я тебе вроде бы муж. Или как?

— Или как. Завтра подадим заявление, через месяц будешь «или как».

— Что-о?! — Андрей подскочил со стула. — Тебя по голове ударили? Кто? Враги? Интервенты?

Танька наконец-то прикурила сигарету, затянулась, резко выдохнула дым.

— Какая разница, кто меня чем ударил. Я с тобой больше жить не хочу.

— И как ты себе это представляешь?

— Очень. Просто, — раздельно выговорила Танька. — Бери все, что считаешь своим, и уезжай куда хочешь.

— Хорошо, возьму. Все, что считаю своим. Все, что я покупал для тебя, потаскухи. И вообще…

«Потаскуху» Танька пропустила мимо ушей, но все же насторожилась:

— Не забывай, что по закону я имею право на половину имущества. Квартира не считается. Она мне принадлежала до нашего брака. — Законы Танька знала весьма и весьма поверхностно, но если по работе ей приходилось собирать информацию, то она ее запоминала.

— Ну ты и стерва! — с ненавистью выговорил Андрей, сминая в пепельнице бычок. — Адвоката себе нашла в новые идиоты?

Танька устало рассмеялась.

— Ну, если в «старых идиотах» был программист, то должно же быть в жизни разнообра…

Пощечина была увесистой. Танька потерла щеку, смахнула с глаз автоматически выступившие слезы, посмотрела на Андрея в упор.

— А вот теперь — бери, что унесешь, и уматывай отсюда в ближайшие полчаса.

— С какой стати? — заорал муж.

— С такой. Ты в этой квартире не прописан и находишься здесь только по моему согласию. А оно кончилось. Сам пойдешь или в милицию позвонить?

— Стерва! Тварь! Дура… — захрипел Андрей, сметая со стола чашки и тарелки, швыряя на пол цветочный горшок с любимым Танькиным кактусом и пиная табуретку.

— Или психиатрическую вызвать? — участливо осведомилась Танька, но на всякий случай взяла с разделочного столика овощной нож.

Андрей продолжал избавлять дом от лишних чашек, тарелок и прочей посуды.

— Ну, поговорили. Я иду в ванную, когда выйду — освободи помещение. Завтра идем в ЗАГС, о разделе вещей поговорим перед этим. Приходи к четырем.

Танька заперла дверь на задвижку, но нож все-таки положила на край ванной.

Она набрала в ванную прохладной воды, бросила туда щедрую жменю морской соли с запахом жасмина, скинула с себя надоевшие несвежие шмотки и с наслаждением погрузилась в воду. В квартире происходил какой-то шум, но Таньке было все равно. Да пусть хоть все разгромит. Гитару бы не поломал, но, может, хватит совести? Да и то… плевать. Плевать на все.

Танька прикрыла глаза и погрузилась в воду так, что только ноздри и торчали над поверхностью. Вот теперь было действительно больно — она вдруг всем телом почувствовала свое одиночество. Всем телом, на котором вдруг обнаружилось столько меток памяти — небольшой синяк на груди, следы пальцев на запястьях, еще какие-то едва заметные ссадинки… В прохладной воде все это вдруг стало таким чувствительным и ярким, что Танька почувствовала в глазах и носу жжение, как от перца.

Плакать она разучилась еще лет пять-шесть назад. Приснился очередной сон, который Танька помнила и по сю пору. Во сне было столько боли, что Танька проснулась и захотела заплакать — но не смогла. Слез не было. И с тех пор их не было уже ни в каких случаях — резало порой глаза, хотелось зареветь, но плача — не получалось. Даже когда казалось, что голова вот-вот лопнет от крика, мечущегося между висками.

Вода многократно остывала, но Танька еще и еще раз подливала горячей и вылезать не спешила. Наконец, стало как-то легче, и, тщательно отдраив себя жесткой губкой и трижды вымыв волосы, она вышла из ванной. В комнате царил погром. Все было повыкинуто из шкафов — не наспех, а нарочно, какие-то Танькины вещи валялись порванными, в шкафу было разбито стекло и остатки его были изляпаны уже высохшими пятнами крови. Танька презрительно рассмеялась, отпинывая с дороги барахло, прошла к своему компьютеру, включила его. Старенький агрегат уцелел. Танька включила музыку и принялась запихивать вещи в шкаф, не разбирая.