Черный гусар - [38]

Подошли, обложили крепость и стали четырьмя лагерями, прикрывая дороги, по которым ещё могли подойти янычары от Журжи. Там месяц назад Милорадович положил две сотни солдат на приступе. Докладывал, что турок перебил в десять раз больше, но добавлял удивлённо, крепость всё равно осталась за ними. Теперь первому корпусу надо было и следить за Журжой, и прикрывать Бухарест, куда могли скрытно подойти войска из Виддина.

Так что и полки под Браиловым тоже не могли быть совершенно спокойны за тылы свои и за фланги. Должно было одновременно и поспешать вперёд с бодростью, и слушать чутко — не стучат ли чужие подковы от Слободзеи.

Главных генералов при осадном корпусе оказалось сразу же два. Самым старшим и старым явился генерал-фельдмаршал Александр Александрович Прозоровский. Когда-то он лихо бился с турками на Днестре, разгонял татарское войско в Крыму. Но было это чуть менее полувека назад. Нынче он перевалил за середину восьмого десятка, высох в теле, и говорили в офицерских палатках, что также полегчал и в уме.

Недовольны им были, прежде всего, что очистил армейские лагеря от женщин. Причём письменно указал, что при каждом полку может состоять не более шести прачек. Далее — взялся учить войска строиться, маршировать, перестраиваться из линейного положения в колонну, а на марше, не меняя темпа, сворачиваться в каре, отражая налетающую бешено конницу. Дело полезное, но весьма и весьма утомительное...

— Ладно, панталоны егеря сами вычистят, — говорил Бутков как-то вечером, ожидая, пока Сергачёв из командирского походного ящичка-погребца выудит стопки, тарелки, штоф; Земцов и Мадатов, раскинувшись на постелях, слушали облокотившегося на столешницу подполковника. — Зато в настоящем бою авось в собственной крови не искупаемся. Армии, господа офицеры, без муштры никак невозможно. Что нам и завещал фельдмаршал, тот, великий, и, может быть, даже единственный. Здесь мы можем ещё кое-что и сообразить, а в настоящем бою до того, скажем так, зябко, что из всего выученного дай бог нам хотя бы одну четверть припомнить. Разливай, Сергачёв, не мешкай. Видишь — командиры устали. Да и себя не забудь, унтер. Тоже ведь не железный. Водку, господа, не к столу будь помянуто, ведь по шести рублей маркитанты торгуют, сволочи. Куда?! Ей красная цена была — два с полтиной ведро. Вот кого фельдмаршалу надо бы и прижать!

— Говорят, полковник Круликовский... — начал осторожненько Сергачёв, отмеряя на глаз третью стопку.

— Что Круликовский?! — вскинулся мигом Земцов. — Вор он — твой Круликовский. Сегодня на кухне спрашивал — почему рацион уменьшают. А столько, говорят, крупы отпустили, что не знаем, как зиму переживём. У них, интендантов, рассказывают — две мерки. Одна большая — для закупок у местных. Другая — мелкая, для отпуска в корпуса и дивизии.

Полковник Круликовский был начальником армейского провиантского магазина и, конечно, слыл врагом всех оголодавших за зиму офицеров.

— Застрелился, — бросил коротко Сергачёв, наклоняя горлышко и над своим стаканчиком.

— Врёшь, — подскочил батальонный. — Откуда знаешь?!

— Сказали, — уклончиво ответил вестовой командиру.

Мадатов с улыбкой слушал короткую перепалку подполковника и старшего унтер-офицера. Отношения такие в артикуле воинской службы прописаны не были, но жить без них в батальоне было бы невозможно. Сергачёв следил за батальонным, как дядька за шустрым, но неопытным барчуком. Он первым узнавал последние новости, мог добыть почти всё — от водки и до тёплого одеяла, и в деле держался рядом с Бутковым, готовый и кинуться с приказом к зазевавшейся роте, и броситься вперёд, перенимая сабельный удар ловкого и храброго неприятеля.

— Что ж, если Сергачёву сказали, значит, оно так и есть, — рассудительно заметил Земцов. — Солдатам всегда и виднее дальше, и слышно лучше.

— Стало быть, и в самом деле прижал их фельдмаршал, — оживился Бутков. — Эт-та хорошо, эт-та здорово! Вот весной бы ему так же и на турок поднапереть. Ну да посмотрим... Ему бы сейчас помощника помоложе да поусерднее.

— Едет, — кратко отвечал всё тот же Сергачёв, выпрямляясь.

— Кто едет, унтер? Черепаха, улита?

— Никак нет! Генерал от инфантерии, его высокопревосходительство Михаил Илларионович Кутузов!

— Ну, ты, брат, сказал! Что едет — верю. Тебе не верить, знаю, уже невозможно. Но — нашёл же ты, Сергачёв, молодого!..

Кутузов, в самом деле, мог считаться тогда молодым лишь в сравнении с Прозоровским. Одному было семьдесят шесть, другому — шестьдесят три или чуточку меньше. Генерал сделался знаменит в екатерининское царствование — сражался под началом Потёмкина, Румянцева, брал Измаил рядом с Суворовым, дважды был ранен почти смертельно. И в 1774-м под Кинбурном, и в 1788-м при Очакове никто не верил, что Михайла Илларионович доживёт до следующего утра. Но он выкарабкался, ибо был так же стоек, как и решителен, а хитрость его равнялась уму, а может быть, даже превосходила. Он изрядно отличился не только в военной службе, но и выполняя дипломатические поручения. Был послом в Стамбуле, Берлине, а главное — сумел удержаться на гребне и при императоре Павле. При Александре сначала попросился в отставку, но потом, как только началась наполеоновская кампания, не выдержал и снова стал в строй. Умело вывел армию из-под удара Наполеона, провёл её через всю Пруссию, но, встретив государей в Ольмюце, был вынужден принять сражение при Аустерлице.