Чёрный дьявол - [4]
На палубе шум, суета, крики:
— Марфа, гля, сколько тут деревов! Прощай, солома. Напечем мужикам такого хлеба, что языки проглотят!
— Надо вначале его посеять, вырастить да сжать.
— Напечем сытного и духмяного, — не обращая внимания на мужа, радовалась Марфа, широкая в плечах и сбитая телом русская баба.
Сытного и духмяного. Вот за ним-то и шла сюда лапотная Русь. Шла обживать новые и трудные земли. Шли безземельцы и бедняки. Тем, кто хотел ехать сюда, немало помогала казна: бесплатная дорога, по четыре сотни рублей на семью, чтобы каждый мог купить себе пахотный инвентарь, коней, коров, навечно осесть в этом краю. Но только помощь эта не каждого могла удержать на такой трудной земле. Люди проедали деньги, а потом бросали все и уезжали назад. Только самые сильные и отчаянные оставались. Те, кто не пасовал перед когтями тигра или медведя, смогли полюбить эту землю.
Пока шаланда медленно ползла к пароходу, ахали бабы, удивлялись мужики при виде Сихотэ-Алинских гор, которые терялись в голубом мареве таежных зарослей — хмарных и таинственных.
— Федос, а Федос, ты гля, ить тут земли-то нету. Одни горы. Где пахать будем?
— Не боись. Между гор завсегда есть ложки. Найдем, где пахать. Не было бы пашен, не гнали бы нас сюда. Земля мужиком сильна.
— Ежели не будет пашен, то нам гибель! — тревожились мужики.
— Гибнут одни лодыри и недоумки, — процедил Безродный.
Он стоял у борта, протрезвел на ветру от удара, суровым взглядом смотрел на сопки и землю.
Федька Козин тоже не отрывал глаз от берега. Он не замечал, как любовно посматривала на него Груня, как осторожно касалась его рукой. Безродный увидел эту тихую ласку, прижал плечом Груню к мачте, нагло заглянул ей в глаза, криво усмехнулся.
Груня дернула плечом и выскользнула от Безродного. Подумала: «Федька — хороший парень, тоже красив, но молчун и тихоня. Мог бы хоть раз поцеловать на палубе, ночью. Теленок! А этот поцеловал бы сразу. Как он смотрит! Лицом тоже чист. Поди, с таким не пропадешь…» Она незаметно посматривала то на Федьку, то на Безродного. Федька от этого сравнения явно проигрывал.
Козины и Безродный попали на шаланду со вторым рейсом. Калина, как только ступил на землю, встал на колени и начал молиться.
— Господи, прими мои молитвы! Внемли гласу моему и не отверзи лика своего от раба твоего и страдальца! — упал лицом на сырую землю и поцеловал.
Мимо проходил Безродный, не удержался, пнул в бок Калину, прорычал:
— Дурак! Развалился, юродивый! Комедию ставишь!
Калина вскочил, медведем бросился на Безродного, но Федька остановил отца:
— Будя, тятя, не затевай драку, народ смеется.
На берегу моря начал расти палаточный город. Чиновники из переселенческого управления, которое образовалось здесь в этом же, 1906 году, составляли списки переселенцев, тут же выдавали из кассы причитающиеся по кошту деньги. Здесь, в Веселом Яре, можно было сразу купить семена для посева, картошку и разную мелочь. А вот за конями, телегами, плугами и боронами надо было ехать в Ольгу, там была ярмарка, туда пароходы Добровольного общества завезли коров, коней, строительный материал, пахотный инвентарь. Но переселенцы, как и старожилы, неохотно покупали привозных коней, которые здесь часто гибли от гнуса и овода; местные лошади были выносливее.
Вот и Калина отправился на ярмарку, решил купить коня из местной породы у старожилов-переселенцев. Федька просил купить бердану, чтобы сразу заняться охотой, но отец наотрез отказал:
— Тайга не про нас. Мы люди от земли, от сохи, тем и будем жить.
На ярмарке шум и толкотня. У коновязей кони — выбирай любого. Калине приглянулась пузатая кобылица с лошонком. Вот он и крутился около нее. А рядом сновали китайские коробейники, продавали семена редиски, редьки, моркови, синюю и серую дабу,[1] черный сахар, кричали протяжно и гортанно:
— Редиза! Редиза! Чеснога! Чеснога! Твоя посмотри! Бери, совсем даром бери!
Торговцы морской живностью кричали свое:
— Раком, раком! Малоумало шевели — одна копейка, сопсем не шевели — полкопейка!
Приезжие при виде ослизлых трепангов и клешнястых крабов ругались, плевались и гнали от себя продавцов. Сунулся было один из таких к Калине, тот рявкнул на него:
— Поди прочь, рожа немытая! Где это видано, чтобы русский мужик этакую падаль ел?
Калина был зол на весь мир. Не продавал мордастый пермяк кобылицу с лошонком меньше, чем за полста рублей. Уже в мечтах Калина видел, как жеребенок вырастет и станет жеребцом. Кобылица к этому времени еще пару родит. Свой завод.
— Не хочешь за полста, катись к едреной матери! — орал пермяк. — Кобыла, что пароход, одна плуг потянет. Зубов нету! У тебя тоже нет, да ты живешь. Она и без зубов еще лет десять прохрумкает овес, только подавай.
— Ты меня с конем не равняй.
— А отчего не сравнять? Здесь житуха не хлеб с маслом. Рядом с Чалой и сам припрягешься, ежели жить захошь.
Купил Калина кобылицу — сбросил-таки пермяк пятерку. Затем купил телегу, плуг и бороны. Радостный готовился к отъезду в Веселый Яр. Знал, с каким нетерпением ждали его свои. Но вот продуктов не стал много покупать, решил, что до лебеды уже недалеко, на ней проживут. Прикупил лишь пару мешков муки.
Если «Черный Дьявол» свидетельствовал о рождении нового таланта, то роман «В горах Тигровых» показал зрелость этого таланта, его серьезность и перспективность. Иван Басаргин смело свернул с проторенной дороги и начал прокладывать собственную.В романе на протяжении десятилетий прослеживается судьба русских переселенцев, освоивших и защитивших от иноземцев Приамурье и Приморье. Главные герои романа — династия бунтарей пермяков Силовых, предводителей пестрой крестьянской вольницы, которая и положила начало заселению диких таежных земель.
Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.