Чёрный день - [171]

Нет, не дождутся. Он в кои-то веки попробует сделать не то, чего от него ждут. Для начала взглянет страху в глаза. Окинет взором своё прошлое и только после этого повернётся и уйдёт. Ведь именно за этим он сюда шёл.

Борясь с головокружением, парень приблизился к самому краю, к тому месту, где горизонтальная поверхность превращалась в наклонную и резко уходила вниз. Он подошёл, присел на корточки и посмотрел туда. Это продолжалось всего пару секунд, но они показалась Данилову вечностью. Потом он медленно опустился на снег, в паре метров от края.

Края родного…

Он всё понял. Остатки его надежды канули в такую же бездонную пропасть. В Тартарары, в Шеол, в Лимб, в Геенну огненную, как ни назови. Его захлестнуло отчаяние — запоздалое, потому что полтора месяца назад зарево над Новосибирском сказало ему обо всём красноречивее слов. Уже тогда было ясно, что идти некуда, но непостижимым образом, обманывая и отвлекая себя житейскими пустяками, Саше удавалось поддерживать искру надежды до этого дня.

Хотя какой это «день»? Чёрный. Тот самый, в ожидании которого люди пытались оставить что-то про запас. Как будто к этому, как к смерти, можно подготовиться.

Он смотрел вниз. Его удивляло только то, что он ещё не ощущает желания спрыгнуть. Видимо, это придёт позже. Время ещё было.

Надо было уходить, пока не поздно, но он медлил, словно у гроба дорого ему человека. Александр сидел и смотрел в небо, такое же тёмное и пустое, как яма под ногами. Как это бывает после смерти близкого человека, до него с опозданием дошло, что это произошло на самом деле. Произошло с ним, со всеми, и ничего уже нельзя изменить. Дикая усталость обрушилась на него прессом, вдавила в стылую землю. Так он и лежал, пока не перестал чувствовать холод.

После увиденного в Провале он не видел смысла продолжать. Как можно бороться с тем, что никогда от тебя не зависело? С объективной логикой истории. С тупиком, в который зашла цивилизация. С человеческой тупостью, жадностью и злобой. Против него действовали силы, определявшие ход человеческого «прогресса» и его финал. То, что он уцелел — исключение из правил, их же и подтверждающее. Притом, временное исключение.

Вдруг Данилов понял, что встал на ноги. Это его удивило, он не помнил, чтобы отдавал своему телу такой приказ. Тем не менее он стоял и более того — шёл! Медленно, незаметно приближаясь… Не помня себя от ужаса, парень попытался остановиться, но его ноги заскользили как на льду и продолжили движение.

Он застыл на самом краю, почувствовал кожей воздушные потоки, поднимавшиеся из глубины. Ему осталось сделать «маленький шажок для одного человека» навстречу зовущей бездне, нырнуть в спасительную тьму, раствориться в ней, забыть жизнь как дурной сон, будто он не рождался вовсе или родился мёртвым, не шёл по дороге скорбей и страданий, появившись на свет настолько не вовремя.

Всего один шаг разделял их. В тот момент Александр хотел этого истово, всей душой, но что-то ему помешало. Это была не его воля — откуда ей взяться? Что-то иное, постороннее, но очень сильное, гораздо сильнее его самого. То, что заставило отвести взгляд от манящей пропасти, а затем и повернуться к ней спиной, сделав шаг в противоположную сторону. Прочь от Провала.

Видимо, всё имеет свой предел, даже отчаяние. Если слишком долго проваливаться сквозь землю, то можно просто пролететь сквозь шарик и вынырнуть с противоположной стороны. В какой-то момент падение неизбежно превратится в подъём с глубины. Если бы в человеческую психику не был заложен огромный запас прочности, то этот вид исчез бы без следа тысячелетия назад.

В этот момент Александру на плечи словно обрушилась тяжесть всех грехов мира, и у него опять подкосились ноги. Он упал у самой кромки, чудом задержавшись в расщелине среди ржавых труб и битого кирпича. От недавней лёгкости в ногах не осталось и следа, Саша с трудом сохранял вертикальное положение. Пудовые гири тянули его к земле и ещё глубже — в землю. Как будто яма очень не хотела, чтобы он уходил.

Леденящая боль набросились на него со всех сторон. Она была в не груди, не в голове и даже не во всём теле — в душе. Он был слаб и проиграл бы в этой борьбе. Но та, другая сила по-прежнему оставалась с ним. В какой-то момент притяжение уравновесилось, Саша почувствовал, что ещё чуть-чуть, и его разорвут надвое. Но яма, похоже, начинала сдавать, либо эта игра ей попросту надоела. Шаг за шагом парень удалялся от неё, и немые голоса в его голове ослабевали. Зазвучав в последний раз, они уже не звали, а проклинали и грозили: «Всё равно ты вернёшься».

Александр не помнил, как ему удалось добраться до одноэтажного домика, уцелевшего благодаря причуде местного рельефа. Он толкнул входную дверь, перешагнул через драный тулуп, валявшийся в сенях, вошёл в единственную комнату, разделённую пополам высокой голландской печью, и рухнул на жёсткую кровать, не обращая внимания на её громкий скрип. Вот всё, что он сумел.

Окна были забраны ставнями и забиты досками, щели законопачены. Видно, что кто-то коротал здесь последние дни. Но тепло давно ушло из этого жилища, температура была недалека от уличной, поэтому ватное одеяло не просто не грело, а морозило, успев обрасти сосульками, а подушка стала похожа на ледяной брусок.