Черный чемоданчик Егора Лисицы - [3]

Фотограф здесь был хороший. Но дело шло совсем не быстро. Курнатовский, поддерживая меня в остальном, всегда говорил, что и он, и любой околоточный знает всех городских негодяев и душегубов в лицо. А если будет «гастролер», так на этот случай можно запросить в столице полное описание по приметам. По фото же их сложно идентифицировать: стоит злоумышленнику, например, отрастить или, наоборот, сбрить густую бороду — и его невозможно узнать. Мои размышления прерывает сам Курнатовский.

— И ножа нет? Ну правильно, хороший нож не бросят. Не люблю поспешно судить, но здесь картина более или менее ясная. Как только они рискнули залезть в штаб? Хотя большой куш соблазнил, понятно.

— Куш?

— Потом об этом. Значит, рискнули. А беспорядки только на руку. Если б власть снова поменялась, так и вообще никакого расследования не было бы.

Курнатовский наверняка был прав. Какой тут порядок, когда Ростов жил короткими, неглубокими вдохами между сменами власти! Обыватель, ложась спать, не знал, что увидит наутро. Как бы продолжая сон, нелепый и тревожный, конница с рдеющими флагами вошла в город на снежное Рождество, когда в витринах лавок были выставлены сахарные ангелы. Приказчики, покупатели и безглазые ангелы через витрины смотрели, как по Большому проспекту мчится автомобиль с красным бантом на стекле. С той поры, казалось, пробуждения так и не наступило. Добровольческая армия отбила город снова в праздник, начав атаку в Страстную субботу. И уже следующей — пасхальной — ночью офицеры с белыми погонами зашли в храм на окраине города, где шла торжественная служба, поразив явлением священника и прихожан. Потом уже власти сменяли друг друга, как месяцы. Между ними сухо сыпалась ружейная стрельба.

Вокзал был переполнен в любое время. Кассы, перроны пестры от людей, будто на ярмарке. По ночам в порту протяжно, как звери, воют пароходы, перекликаясь с паровозным гудком. Биржа работает круглые сутки. На улицах столичные знаменитости раскланиваются с московскими, политики и аферисты заказывают пятирублевое шабли, жаркое на водке для аромата или раков а-ля бордолез и зернистую икру в зале лучшего в городе ресторана «Сан-Ремо». Из ресторана гремит музыка. Сквозь высокое окно заведения печальными, как у лошади, глазами смотрит зазывала-негритенок.

Занятия в гимназиях не отменяли. Каждое утро аккуратные служащие шли в конторы. Часто, особенно в первые дни после смены любой власти, им приходилось отводить глаза от виселиц или конвойных, утыкаясь с одинаковым интересом и в афиши картинных вернисажей, и в политические или патриотические плакаты, и в призывы сохранять спокойствие, расклеенные по всему городу. Жизнь шла своим чередом. К чаю бывал хороший хлеб, за ним у кофейни Филиппова теперь стояли «хвосты» — очереди. («Хвосты» — новое слово, оно появилось после переворота.) Иногда в «хвостах» у Филиппова дежурили сутками прямо на тротуарах, на матрацах.

И все-таки здесь, на юге, продукты еще были. По-домашнему накрывали столы с непременным белым армянским сыром и «греческим» вареньем, когда абрикос, а по-местному жердела, сохранялся в сладком густом янтарном сиропе целым. В варенье для этого добавляли известь. Закипал электрический чайник, хлопали двери, принося речной свежий запах и впуская новых гостей. За окнами в плоском степном небе поднимались крупные звезды, а гости все не расходились, все говорили, затевали политические споры, страшась тишины, обмениваясь новостями. Долго главной новостью было ожидание гастролей труппы артистов МХАТ, которые давали турне по югу России. Да только вот на сцену вышла бактерия Rickettsia[1], газеты вспыхнули словами «тиф», «эпидемия», и здание театра спешно переоборудовали в сыпнотифозный госпиталь.

Пена страхов и слухов топила город. Спиритизм стал популярнее граммофона. В темных столовых вызывали дух мертвого Распутина, духов помельче и почему-то «знаменитого русского писателя». Ходили к гадалкам, с неясной надеждой пересказывали самые невероятные истории о секте хлыстов, искали знаки и непреложные указания в идеях мадам Блаватской. В газетах патриарх осуждал слухи о конце света, который казался уже близким, как будто в любой день бледное небо обрушится прямо на острые купола и зеленую крышу конторы государственного банка. А вокруг города лежала плотная, пустая, широкая, как море, степь. Море, от которого ждут большого шторма. Неделю назад из степи подул новый ветер, «низовка» — так его называют тут. С ним пришла большая вода, которая подтопила улицы. И новая смена власти. Сразу за этим, в попытке стянуть силы или по другим причинам, штаб перевели из столицы Войска Донского — Новочеркасска — сюда, в Ростов.

Не прошло и двух дней со смены флагов, как Курнатовского, а потом и меня разыскали и привели к улыбающемуся мертвецу. Курнатовский был уверен, что смерть телеграфиста — дело рук бандитов. Действительно, после переворота в городе стало гораздо больше криминалитета. На юг бегут не только добропорядочные граждане, но и воры, убийцы, аферисты и жулики всех мастей. Да и местные, которые раньше специализировались на денежных махинациях и ловких кражах, стали отчаяннее. Почти две сотни ростовских уголовников бежали из Богатяновского централа под шум беспорядков. Каждую ночь постреливали, по вечерам никто не ходил в одиночку.