Черный алмаз - [10]

Но будет приказ,

                          и пойду,

                                        пойду сквозь дым,

И каждый пучок разрастется в разрыв звезды!

Как взрывы сверхзвезд,

                                     в глаза нам, по одному...

Пойду в полный рост, на колючку

наденусь в дыму.

А коль уцелею,

                         указов, уставов сталь

Такою же цепью обвяжет годов моих даль.

Непреодолимо...

                           Но всходит, разъяв кольцо,

Любимой, туманной, забытой мадонны лицо!

Улыбкой в слезах

                           сияя, светя с высот,

Все цепи она, как с ресниц паутину, сметет.

1944

КАКАЯ ТИШИНА!

Отчего: невесомость, невескость?

Нереальным все видится мне?

В тишине такой деревенской

Будто я под водой в глубине.

Ни ракет, ни стрельбы кругом,

И ни мин, ни другой мороки.

Как на небе, на формировке

Рота, где-то, в краю другом.

Хоть рукой тишину такую

Можно трогать и колупать.

И мы все по домам тоскуем.

Да и как не затосковать!

Горы, гурии с коромыслами.

Воз плетется, покой на всем.

Под навесом — совсем немыслимо!

Конь похрупывает овсом.

Как с похмелья, по тропкам, рощам

Мы слоняемся все, не прочь

Поработать, крестьяне, в общем...

Мы напрашиваемся помочь.

За водою смотаться мигом.

Подновить ивняковый плетень.

И до странности смирно, тихо

Деревенский смеркается день.

Козы, камни в мохнатой плесени.

Дивно все мне, что вижу тут.

Словно после долгой болезни

В первый раз я встал и иду.

И все в мареве сирени и сена.

Огоньков слепота кругом.

А па улицах так сокровенно

Пахнет в сумерках молоком,

Чуть пойдут, разбредаясь, коровы,

Этих улиц лиловая мгла!

Кто сказал о войне о суровой,

На которой мы были вчера?

На задворках навоз и наледь,

И дымок... подморозило, знать.

И не могут — сердца не оттаять,

И по дому — не тосковать!

Карпаты, 1944.

КОСТЕЛ

А фронт уж рванулся на запад, вдаль...

Только лютует один февраль

Космы омел на ветру простер

В резкое небо... И цел костел.

Не было — в стенах костела боя,

Не было и лазарета затем.

Был только Бог! Через дыры стен

Смирно он смотрит в небо рябое.

Более нет ни пальбы, ни дыма.

«Езус Мария!..» — жители мимо.

И лишь в конфедератке хлопец,

За руку дивчю втащив туда,

Даже не лапал, глазами хлопал.

На пол валил ее, ал от стыда.

«Тихо! Не можно при Боге...» шептала

Кроха, от счастья сама не своя

Грохотали танки слякотью талой,

Шли и с них стряхивалась хвоя

В лужи, в кашу, не нужная больше.

Пахло над Польшей особенно: волей.

Рваными лешими из берлог

Мы выходили, разведки остатки.

Мимо костела шли наши танки.

А там сплетались, тоже — для Польши,

Он и она. Им содействовал Бог.

1945, 77.

АТАКА

— За Родину! За Сталина!..

Солдат огнем снесен.

Но в смертный миг представлена

Жизнь перед ним, как сон.

Вот с дедом на покосе,

В ночном, лицо коня...

Вот скарб из изб выносят

И голосит родня.

С конвоем по дороге

Вот гонят мужиков:

Обложенных налогом

Обычных кулаков.

— Вперед!.. Убит во взводе

Еще солдат, гляди:

Кровь красная, как орден,

Вразброс бьет из груди.

— За Ста...

                  в бою бесстрашном

Снесен огнем косым,

Лицом уткнувшись в пашню,

Лежит крестьянский сын.

1945

ТРАВА ЛАГПУНКТА

ДОПРОС

Перед тобой,

От недосыпа сер,

Сел кэгэбист с лицом Савонаролы,

А ты прошел сквозь все макИ и горы,

Сопротивленья русский офицер.

В спецлагеря загнали, как изменников,

Вас для проверки,

Беглецов, бойцов.

А тот всех мерит по единой мерке.

Подергивается белое лицо.

Но вот рассвет,

Оранжевый, червонный.

Он свое пламя над тобой вознес.

Как знамя штурмового батальона,

Где жизнь отдашь,

Но ордена вернешь.

1945—1970-е.

ТРАВА ЛАГПУНКТА

Все в телогрейках плетутся зеки,

Хотя давно миновала весна.

А на лагпункте по лесосеке

Трава неслыханно зелена!

Смолистых пней годовые кольца.

Вот отдохнуть бы, сойдя с тропы!

Слабеют бывшие комсомольцы

От синевы, от росы, травы.

И греет солнышко, греет косо.

Пни — это пляжи для мотыльков.

А в полосатых тельняшках осы

Пьют сок, как водку, внутри цветков.

Да многоярусные, как пагоды,

Ёлки возносятся в небеса.

А чуть в глуши попадутся ягоды,

Сразу вонзаются все глаза!

Хмелеют урки и придурки.

И зной, и плачут в лесу стволы,

То тихо скатываются по зарубке

Слезы янтарной густой смолы.

Южсиб, 1952.

ЗВЕЗДА

И вот опустели лагеря —

Свилась проволока

Кольцами вольными.

Лишь пес по зоне бродит, скуля,

Оставленный конвойными.

Бараки разобраны,

Над синевой

Алебастровый месяц вылез,

Паясничает усмешкой кривой:

Не слишком ли поторопились?

Лишь белый клозет

Привиденьем немеет,

Где болотные кочки да ягель.

Осталась уборная как Монумент

Дистрофику и доходяге.

Здесь резал сквозь щели

Полярный снег,

Жгли щепки, харкали на пол.

И кто-то на мерзлой дощатой стене

Красную звезду нацарапал.

Свети же! Ни черти, ни кум не сотрут

Свободы заветный знак:

В единственном месте,

Где кровью срут,

Где окоченевает мертвяк.

1957.

ГОРНАЯ ГРОЗА

Минводы, ночь, бронзовый Сталин.

Вдруг разражается гроза.

Кинжально молнии заблистали,

То тут, то там тополя кроша.

Разряд! Молния ударила свыше.

Изломанными концами летя,

Как свастика, глаза ослепивши,

Над черной глыбой фигуры Вождя.

1957.

ПРИТЧА О КАЗНЕННЫХ В ГПУ

Лучше б — немцами,

Как лазутчик,

Лучше б плюнуть

В лицо палачам

Но в сто раз фантастичнее, жутче:

Пулю в грудь  от с в о и х  получать!

И предателя клеймо

Уносить, погибая,