Черным летом - [2]

В этой сложнейшей обстановке собрался X съезд Российской Коммунистической партии (большевиков). Он начал свою работу тогда, когда флаг контрреволюции еще развевался над кронштадтской крепостью. Партийный съезд должен был выработать новую политическую линию, вывести страну из кризиса.

С отчетным докладом о политической деятельности ЦК выступил Владимир Ильич Ленин. Он говорил о том, что недовольство крестьянства пролетарской диктатурой растет, что кризис крестьянского хозяйства доходит до грани, что демобилизация крестьянской армии выкидывает сотни и тысячи, не находящих себе занятий людей, привыкших заниматься только войной как ремеслом и порождающих бандитизм. Владимир Ильич вскрыл один из главнейших источников кризиса, который в полной мере мог быть отнесен и к Тамбовской губернии.

«…В силу неурожая, повлекшего громадную бескормицу, падеж скота и разорение крестьянского хозяйства, — говорил он, — центр этих продовольственных разверсток сосредоточен был в тех местностях, где излишки хлеба не были очень велики. Излишков гораздо больше на различных окраинах Республики — в Сибири, на Северном Кавказе, — но именно там всего меньше был налажен советский аппарат, именно там Советская власть была менее устойчива, и оттуда был очень затруднен транспорт. Поэтому получилось так, что увеличенные продовольственные ресурсы мы собрали из наименее урожайных губерний, и этим кризис крестьянского хозяйства чрезвычайно обострился» 1].

По инициативе В. И. Ленина X съезд РКП(б) принял огромной важности решение — о замене разверстки натуральным налогом. Налог этот был значительно меньше разверстки и исчислен так, чтобы покрыть минимальные необходимые потребности армии, городских рабочих и неземледельческого населения. Крестьянин получал возможность свободно распоряжаться всем остающимся у него продуктом его труда. Для бедняцких хозяйств налог был снижен, а в отдельных случаях — совсем отменен.

Постановления X партийного съезда и разработанные на их основании декреты ВЦИК и Совнаркома РСФСР выбивали всякую почву из-под ног руководителей антисоветских мятежей. Они прекрасно понимали это и потому стремились обострить вооруженную борьбу до предела, не гнушались самым подлым, кровавым террором, стремились непроницаемой стеной оградить обманутых и запуганных ими крестьян от правды о советской политике в деревне. Так было и на многострадальной Тамбовщине, по которой рыскали антоновские «партизанские» полки.

Прибыли мы в Моршанск 1 мая… Теперь два первых майских дня мы и представить себе не можем без кумачового убранства, без оживленного многолюдья на улицах и площадях, без веселого гула голосов, без песен и музыки. Но в тот год… Пустынные улицы, ветер треплет обрывки старых плакатов на стенах, унылая тишина. В тот день была пасха, но даже православный «праздник праздников» не вывел на улицы богомольцев, а их ведь в таких городках тогда еще было немало.

С прибытием нашей бригады железнодорожная станция сразу преобразилась… С гулким стуком красноармейцы выкатывали из вагонов артиллерийские орудия и пулеметные тачанки, выводили своих коней и внимательно осматривали их: не подбились ли, не застоялись ли в долгой дороге? Мне хорошо была понятна такая заботливость: конь для кавалериста и друг, и нередко спаситель в бою.

Возле штабного вагона собралась большая группа котовцев. Завязался разговор об антоновском мятеже, о тех бедах, которые он принес народу. Подходили новые бойцы, и вскоре наша беседа переросла в митинг.

— Вы знаете, какие причины вызвали и разруху и голод, — говорил я, стоя в дверях штабного вагона. — Сначала — германская война, потом — гражданская и, наконец, суховей, засуха в Поволжье и в других районах. Антоновцы хотят обмануть крестьян, клевещут на Советскую власть и партию большевиков, обвиняя их в разрухе и голоде. А то, что эсеровские «партизаны» усиливают и разруху и голод в губернии, — об этом эсеры, конечно, помалкивают. Если бандиты помешают тамбовским крестьянам посеять озимые (а сев яровых они уже сорвали), голод будет еще страшнее. Мы не можем терпеть дальше этой мятежной язвы на нашей земле!

Бойцы стали задавать вопросы: велики ли силы у Антонова, какими отрядами — крупными или мелкими — держатся мятежники и т. д.

Тут я увидел, как сквозь толпу протискивается один из красноармейцев.

— Товарищ комиссар! — издали кричал он мне. — Прошу трохи не распускать… У меня до вас слово есть… Разрешите?

— Говори, — сказал я.

— В нашем эскадроне, товарищ комиссар, есть несколько бойцов (и я с ними), которые по закону подлежат увольнению в бессрочный отпуск. Так все мы решили вам заявить, что желаем поскорее покончить с гидрой мятежников, и просим дать нам отсрочку с увольнением из Красной Армии. Примите нашу просьбу, товарищ комиссар.

И он протянул мне листок с коллективным заявлением.

Котовский, который стоял рядом и слышал этот разговор, крепко обнял бойца и принял его заявление.

— Доброе дело, братва! — проговорил он. — Мы посоветуемся с командованием и объявим вам.

Заявление это не было единственным. Вскоре командующий войсками Тамбовской губернии М. Н. Тухачевский подписал специальный приказ: