Черные Земли - [23]

Арнольд Эйвери осужден за шесть убийств. Плюс дядя Билли. Плюс… Кто знает, сколько еще?

Сколько еще похоронено в наспех выкопанных могилах? Сколько, если считать за всю историю? Их кости лежали под ногами, когда он возвращался из школы, их пустые глазницы смотрели на него, когда он лазил по старым шахтам в Брендон-Хиллс… Стивен вздрогнул и сдвинул карту, которую обводил. И когда он стал снова соединять Йоханнесбург с Йоханнесбургом…

— Ох!

В классе захихикали, а мистер Джеймс поднял голову от своих бумаг:

— Хотел что-то сказать, Стивен?

Но Стивен с трудом мог перевести дыхание, не говоря уж о том, чтобы ответить.

И без того ломаная линия вышла еще кривее — у Стивена дрожали руки, пока он обводил ее, все тело сковало волнение и страх.

Он отшвырнул атлас автодорог с такой силой, что тот слетел с кухонного стола и разломился в корешке, приземлившись на пол. Стивен этого даже не заметил. В последний раз он брал в руки этот атлас, когда переводил для Эйвери контур Эксмура на акварельную бумагу. Теперь он перевел границы плато на кальку, обозначив там же и Шипкотт.

В гостиной работал телевизор, но Стивен все равно бросил осторожный взгляд на коридор, прежде чем развернуть письмо и разложить его на столе. Он положил кальку поверх письма — так, чтобы CЛ из «веСеЛых» попали на точку, обозначавшую Шипкотт. Сердце заколотилось где-то в ушах. ЯГ из «Я блаГодарю» и ТД из «время и пространство не жДут» оказались на северо-востоке от Шипкотта по направлению к Данкери-Бикон.

Эйвери указывал ему на могилы Ясмин Грегори и Тоби Данстана.

Шифр был разгадан.

14

Летти Лам наводила порядок в чужом доме и думала о старшем сыне — впервые за долгое время.

Нет, конечно же, она думала о нем каждый день: вовремя ли он проснулся? сделал ли уроки? куда подевался его галстук? Но с тех пор, как она думала о нем по-настоящему, — в этом Летти должна была, хотя и со стыдом, себе признаться — прошли дни, недели, пожалуй, даже месяцы.

Даже и сейчас, думая о Стивене, Летти поймала себя на том, что ей хочется поскорей подавить эти мысли. Она не умела думать о Стивене в отрыве от Дэйви, а думая о Дэйви, испытывала чувство вины за то, что тот был ее любимчиком, а вместе с чувством вины неотрывно шли мысли о матери — Бедной Миссис Питерс, любившей сына Билли больше, чем дочь.

Это была протоптанная тропинка, туннель, сводящий воедино людей и время: думая о Стивене, Летти начинала думать о Билли. Она так натренировалась делать это, что Стивен и Билли стали практически одним лицом. Билли и Стивен. То, что Стивен был так близок по возрасту к Билли, усугубляло ситуацию. Да, она любила Стивена, но ей все время приходилось напоминать себе об этом, настолько чувство вины и обида, связанные с Билли, были неразрывны для нее и с ее собственным сыном.

Летти оттирала след от стакана с поверхности стола, охая и причитая, точно пострадавшее красное дерево принадлежало ей лично.

Ну в чем она виновата, по большому счету? Любимчики бывают у всех. Это естественно, разве нет? А Дэйви — его кто хочешь полюбит, он такой славный и веселый, и всегда выдает что-нибудь смешное, и даже сам не понимает, что сказал. Почему ей должно быть стыдно? Что она может поделать? Стивен с его нелюдимостью, с этой вечной морщинкой на гладком лбу явно проигрывал Дэйви. Вечно у него какой-то озабоченный вид. Какие у него заботы?

Летти почувствовала знакомый прилив негодования. Маленький паршивец выглядит так, точно носит на своих плечах все горести мира! Будто это он, а не она тащит на себе всю семью и драит чужие полы, чтобы он, Стивен, мог покупать обрезки бисквита в «Голубом дельфине». Будто это он воспитывает в одиночку двоих сыновей. Боже мой, да он просто баловень судьбы!

След от стакана не оттирался. Вот ведь люди, чем больше у них есть, тем меньше они это ценят. Летти прошла в кухню и открыла кладовку. Кладовка была набита немыслимо экзотической едой, просто за гранью разумения. Все из «Маркса и Спенсера». В некоторых образцах Летти просто отказывалась признавать еду, настолько содержимое кладовой Харрисонов не вязалось в ее голове с дешевым и однообразным ассортиментом ее собственного стола.

Кушай что хочешь, повторяла миссис Харрисон. Нет, она, конечно же, не имела в виду грибные тарталетки или цыпленка в сметане с молодой кукурузой и зеленым горошком. Это относилось к закускам и сладкому, хранившимся в специальном «детском буфете». Летти подолгу разглядывала содержимое буфета, но никогда не решалась развернуть шоколадное печенье в подарочной упаковке или повредить фольгу на старом чеддере и пакете с острыми пирожками. Вместо этого она брала печенье с ванильным кремом и ела его над раковиной, чтобы не оставлять крошек.

Накануне она видела в кладовой орехи — несколько банок с бразильскими и грецкими орехами, макадамией и миндалем. Бразильские были такого качества, что не нашлось ни одного сломанного, поэтому пришлось разрезать целый.

Она потерла след от стакана долькой ореха, пятно поблекло.

Стивен получил письмо. Именно из-за этого она начала о нем думать. Летти почувствовала укол стыда за то, что так бесцеремонно прочитала письмо, — при том, что оно было столь очевидно частным. Но черт возьми, она пятнадцать минут не могла докричаться до мальчишки! У него что, ушей нет? Да есть у него уши, с вечно красными мочками и торчат в стороны под странным углом. Не то что аккуратные бархатные ушки Дэйви.