Черные шляпы - [70]

Снаружи комнаты, двустворчатые двери которой были всегда открыты, стоял на вахте вышибала Гус, контролируя очередь на свободное место и выдавая номерки. Обычно два-три стула заранее занимали настоящие игроки, а туристам и дилетантам приходилось подолгу ждать своей очереди, чтобы удостоиться чести поиграть за одним столом с Уайаттом Эрпом (и заплатить за это право, проиграв пару сотен долларов).

Уайатт банковал и раздавал карты, и иногда играющие спрашивали сдающего, почему он не участвует в игре полноценно.

— Это не классическая игра в казино, — отвечал Уайатт. — Это моя игра, с постоянной моей раздачей. Моя только первая ставка, что обеспечивает множество возможностей для остальных. И никто не обязан играть.

Но большинство делали это.

Жетоны были белые — по пять долларов, красные по десять и синие по двадцать пять. Первой ставкой был красный. Предел повышения ставки был установлен в сто долларов, групповые ставки запрещены. Дружеская игра со ставками достаточно низкими для пьяных и достаточно высокими для настоящих игроков.

Игра шла в сдачу по одной. Уайатт знал, что многие его собратья считают стад в пять карт самой замороченной, научной игрой в покер, играл он и в стад в семь карт, намного более простой, но куда более интересный, наполненный возней с жетонами, вздымающимися столбиками от раздачи к раздаче.

Но Уайатт всегда предпочитал сдачу по одной, поскольку любил играть с людьми, а не с картами. В самом деле, в такой игре, ее ставках до сдачи и после, можно было догадываться о других картах, уже имеющихся у других игроков. Это были только намеки, но лица людей, их стиль игры обычно давали Уайатту всю необходимую информацию.

И если ему иногда приходилось сдавать себе карту сверху или снизу, чтобы спасти ставку, он это делал. Он предпочитал играть в соответствии с Хойлем, но иногда череда неудач требует пинка под зад.

Впрочем, такая тактика оказалась ненужной, по крайней мере в течение первой недели игры у Холидэя. Естественное преимущество человека, сидящего на сдаче, плюс дрянная игра большинства людей, садящихся с ним за стол, позволили Уайатту к пятнице разбогатеть на добрые пару тысяч долларов даже после выплаты Джонни его доли. С учетом его и Бэта пятнадцати процентов с выручки клуба, Уайатт должен был разбогатеть в считаные месяцы.

И это опять поставило вопрос, который они все время обсуждали с Бэтом: как долго сможет Холидэй незаконно загребать деньги?

В тот вечер они сидели у сцены, Джонни еще не пришел, и Бэт заговорил, качая головой:

— Этот мальчик считает, что сможет продержаться в этом клубе пять-шесть лет, Уайатт. Благие намерения, сам понимаешь.

Уайатт кивнул.

— Когда-нибудь законники все равно закроют его, например, если выберут нового мэра, склонного к реформам, — продолжал он. — Или какой-нибудь честный федерал постучится в дверь. Конечно, Джонни может сменить место, но учел ли он то, что, возможно, это придется делать один, а то и два раза в год?

Уайатт пожал плечами.

— Не буду спорить, я порадовался этим нашим поездкам с ружьями. Понятно, я говорю фигурально, поскольку ту штуку, которая у меня в руках, ты называешь «дамским револьвером», хотя он и может пробить в джентльмене хорошую дырку… О чем бишь я?

Уайатт удивленно поднял бровь.

— Ах да! Я с удовольствием катаюсь с тобой, так, будто мы возим груз серебра, да, это пробуждает воспоминания, и это лучше, чем просто сидеть и хлестать бурбон, уж точно. Но ты реально представляешь себе нас, проводящих в этих, так сказать, поездках за молоком раз в неделю следующие пять лет жизни?

Уайатт покачал головой.

— И, конечно, когда-нибудь Йель и этот толстозадый крутой Капоне устанут ждать и смотреть и что-нибудь сделают.

Уайатт вежливо поднял руку, словно извиняющийся перед водителями регулировщик.

— Бартоломью, у Йеля хватает своих проблем с ирландцами из «Белой Руки». Каждое утро они рискуют оказаться трупами, валяющимися в какой-нибудь канаве под забором.

Бэт кивнул.

— Более того, — продолжал Уайатт, — всего через год этот мальчик станет богат, как и мы, и тогда, возможно, мы сможем научить его уму-разуму. А сейчас он не готов услышать наши доводы.

— Будь я на его месте, — сказал Бэт, — я бы продал все эти батареи пойла кому-нибудь из конкурентов Йеля, может, этим ребятам из «Белой Руки», может, какому-нибудь манхэттенскому контрабандисту при посредничестве Арнольда Ротштайна. Плевое дело.

— Идея хорошая, но говорю тебе — он не готов.

Бэт покачал головой, но не в знак несогласия, а скорее, чтобы выразить разочарование.

— Взять бы ему в охапку эту девочку из хора, Дикси, отправиться куда-нибудь и настрогать маленьких Джонни и Дикси. Ведь у этого сукина сына диплом стоматолога, и…

Уайатт снова поднял руку, поскольку к ним уже шел Джонни и нынешнюю тему разговора продолжать было нельзя.

Мысли Бэта, как это часто случалось, шли параллельным курсом с размышлениями Уайатта. Частенько могло показаться, что он склонен спорить со своим старым другом, но на самом деле Уайатт был рад тому, что, когда настанет время выводить Джонни из этих дел с нелегальными кабаками и ориентировать его на выдергивание зубов, Бартоломью будет на стороне Уайатта.