Черные пески - [91]

Мягкий вечер многих выманил из дома. Ближе к городской площади все больше гуляющих: и пеших, и верхом, и в открытых колясках. А сколько девушек! Знатные барышни под присмотром маменек или нянь. Пышно разряженные купеческие дочки. Смешливые горничные. Кокетливые модистки. Стайки провинциалок. Нарядные и не очень. В новых платьях и в довоенных нарядах. Черные, русые, золотистые, белые, рыжие, каштановые - какие только локоны не выбиваются из-под шляпок, украшенных живыми цветами. Митьке верхом на Ерьге казалось, что перед ним кружится множество маленьких клумб, ему даже хотелось зажужжать, как пчела.

Он сделал крюк, проехав мимо проданного дома. Сгоревший остов уже растащили и сейчас во дворе сгружали бревна. Остро пахло древесиной, что-то гулко падало, стучали топоры. Останавливаться Митька не стал.

Подальше от центра улицы пустели. У тех ворот, которые были ему нужны, - никого. Митька спешился и громко постучал. Он не заготовил никакой байки и растерянно посмотрел на открывшего ему слугу. К счастью, тот сказал первым:

– Вечер добрый, княжич Дин. А княжича Торна нет.

– Он еще не заезжал?

– Нет, княжич.

– Значит, я опередил. Я подожду. - Он уверенно отстранил слугу и вошел. - Княгиня дома?

– Не возвращались еще.

Это хорошо, врать Темкиной матери совершенно не хотелось.

– Я, пожалуй, подожду в беседке. Не провожайте.

Митька хлопнул Ерьгу по крупу, отправляя с конюшенным мальчиком, и двинулся к особняку. Светилось всего несколько окон, и на крыльце высоченный слуга зажигал фонари. Княжич прошел мимо, повернул направо, туда, где за кустами виднелась крыша беседки. Его должны были заметить. Должны были, иначе Митька себе все придумал.

В беседке, собранной из деревянных решеток, было темновато. Светлые пятнышки, повторяя резной узор, устилали пол, скамейку и столик, арочный вход светился предзакатно-розовым. Дальняя стена мешала разросшимся яблоням, и листики протиснулись сквозь решетку, притворяясь плющом. Но плющом не пахло, и это было просто отлично. Сколько уж времени прошло, а стоит растереть в пальцах лист, сразу вспоминается Торнхэл, серебристый лунный свет, заливавший галерею, и разговор с туром Весем.

Послышались шаги, и на пороге возникла тоненькая фигурка. Рыжие волосы, пушисто выбивающиеся из косы, светились от заходящего солнца.

– А княжича Артемия нет. Разве вам не сказали?

– Сказали. Но я решил подождать. Может, составишь компанию, не дашь заскучать гостю?

От Лисены пахло свежей выпечкой, корицей и чем-то сладким вроде клубничного варенья. Когда она смеялась, то откидывала голову и показывала зубки; один стоял косенько, и Митьке это ужасно нравилось, он старался вспомнить как можно больше забавных историй.

– Ой, по вам жук ползет! Да вот же!

Лисена сняла с Митькиного эполета небесную коровку. Посадила на указательный палец, протараторила:

Лети-лети до Сада, Пусть там будут рады. Выполни желание, Будет мне награда.

Красные с черными точками крылья раскрылись, и жук, мелькнув в пятнышке света, пропал. Лисена проводила его взглядом и снова повернулась к Митьке.

– А что ты загадала?

– Не скажу!

– Ну все-таки?

– Нет-нет-нет, - замотала головой, роняя косу с плеча. - Вы лучше расскажите дальше.

– Элина! - Негромкий голос был сух и жесток, как кнутовище.

Лисена вскочила. Поднялся и Митька:

– Добрый вечер, Дарика. Я жду Артемия.

– Он не сообщал, что будет.

– Странно. А собирался, вроде, заехать.

– Элинка, марш в столовую.

Девушка тенью проскользнула мимо матери. Дарика не уходила, смотрела пристально на Митьку.

– Я, пожалуй, пойду. Поздно. Наверное, он передумал. Горничная княгини Торн молча посторонилась, давая дорогу. Митька выскочил из беседки, чувствуя себя нашкодившим щенком. Но это ведь глупо! Он круто развернулся, шагнул к Дарике:

– Зря вы так. Ну вы должны же меня по Южному Зубу помнить! Вы что же, думаете, я Элинку обижу?

Дарика качнула головой, сказала устало:

– Я как раз другого боюсь, княжич Дин. Вы бы и правда ехали. А то вон уже как стемнело.

Турлин открывался для Темки совсем с другой стороны. Княжич и не подозревал раньше, сколько в столице трактиров и кабачков, темных забегаловок и светлых обеденных залов. В одних стоит опасаться не только за кошелек, но и за жизнь - на одни золоченые пуговицы от Темкиного мундира какой-нибудь лихой человек мог погулять неделю, угощая товарищей и одаривая женщин. В других, наоборот, нужно позвенеть мешочком с деньгами, и найдется все, даже самые изысканные блюда, ставшие редкостью после войны.

Улочка Открытых окон оказалась не за тридевять земель, а просто на окраине. И не запретна она вовсе, езжай да смотри. Правда, в одиночестве на такую прогулку Темка все не решался. Митьку звать с собой было неловко, и он давно вынашивал идею подбить Марка. Пока же знал по слухам: дома там стоят не прикрытые заборами, не спрятанные в садах. Как только теплеет по весне, распахивают на первых этажах окна, придвигают кресла и в них усаживаются женщины. Даже днем на них платья без рукавов, с низкими декольте. Облокачиваются они голыми локтями на подоконники, смотрят на прохожих подкрашенными даррским угольком глазами. Одни молчат, другие и подозвать могут, а третьи вовсе крикнут вслед дерзость, да такую, что Темку бы жаром взяло. Дома в тех кварталах разные: и побогаче, и победнее. В некоторых лишь знать принимают, остальным путь заказан. Говорят, немало отпрысков из благородных семейств получили именно там свой первый опыт. Очень хочется Темке поглядеть, ему иногда даже снятся женщины с улицы Открытых окон. После таких снов стыдно вспоминать об Анне, об ее светлых волосах, о глазах цвета зимнего неба, тонких ключицах, на которых тяжело лежит геральдическая цепь. Впрочем, ключицы у принцессы уже не так уж и выпирают.