Чёрные паруса Анархии - [31]

Если уйти от ложных представлений к отдельной личности, то увидим, что сущность человека — приводить к "свершившемуся" проект Будущего, который изначально задан его судьбой, культурной и исторической.

Богоносная нация кочевников, с ее избами-кибитками, коньками и крестами на крышах, Россия, распространила свое влияние на Дальний Восток и Аляску. Ее предназначение — нести Европу на Восток, — и ей не надо ломиться в Европу на Запад, это направление по инерции, запоздалое, татар, которые на самом деле уже пришли на Запад в лице России.

Для кого-то Америка — ориентация на Запад, для меня же — на Восток. Крайний Запад для меня, — Дальний Восток, хотя безразлично, Запад ли, Восток ли — в представлении все это. Европа шла к Западу, а Россия — к Востоку, и встретились они на самом деле не на Висле и Дунае, — Восток всегда был враждебен Западу, — а на Тихом Океане, будущем "Средиземным морем" Единого мира. Для меня Америка, моя встреча с ней, будет всегда на Востоке, в отличие от Америки иммигрантов из России, считающих Америку крайним Западом. Всякое национальное движение заканчивается, когда заканчиваются земли для экспансии элиты. Мифы разных народов так похожи.

Разговоры о святости Отечества, нации — это иллюзии сродни наркотическому бреду, ибо национальность — тоже, что для наркомана — опий или алкоголь, со своим "высоким словом" и своими навязчивыми архи-мифами. Человечество двигают вперед только личности, сумевшие восстать против своего охлоса — нации, выйти за пределы душных академических аудиторий и парламентов на проезжую улицу своего народа. Нации — инструмент дьявола, Вавилон для слепых и глухих, — принадлежностью к которым надо не гордиться, а стыдиться. "Там, где больше чем двое или трое соберутся во имя кого угодно, один из них будет Сатана". Не верю в нации, расы, церкви, партии, вообще в любые объединения жадных до чужой крови и труда — демагогов. Не верю в человечество — верю в людей.

Под революцией народной в России анархисты понимают не движение по западному классическому образу — движение, которое, останавливается с уважением перед собственностью и перед традициями цивилизации и нравственности, которое до сих пор ограничивалось везде низложением одной политической формы для замещения ее другою и стремилось создать так называемое революционное государство. Спасительной для народа может быть только та революция, которая уничтожит в корне всякую государственность и истребит все государственные традиции, порядки и классы в России.

Глава №18 Фриско

Захватывающий вид открылся Бакунину с высоты Downtown — фасадом выходящего в Океан! Романтический фон для моряков, эмигрантов и путешественников. Глядя на набережную Embarcadero с толчеей мачт у причалов и рябь волн залива, на большой белый двухпалубный пассажирский пароход, маневрирующий на рейде, видишь, словно на живописной статичной картине — зеленые острова и туманные громады с другой стороны залива. Берег от города уходит вглубь континента живописными вздыбившимися холмами с белыми домиками и деревьями, бегущими по склонам, замыкающими пространство пригорода.

Ноги не слушались, земля ходила под ними, после моря очутиться среди зелени и цветов настолько роскошно и покойно, что Мишель почувствовал себя счастливым. Он жадно вдыхал напоенные ароматом землю и воздух. Под легким бризом с залива шелестели серебристые эвкалипты, завезенные с далекой Австралии, подтверждая собой родство с берегами Океана. По несущейся вверх и заворачивающейся по спирали — корой, карабкается плющ. Колыхается над обрывом полынь и цветущий повторно рододендрон.

Пройдя назад к пристаням по Bay-strit, Бакунин свернул на Columbus-avenue. Поднялся в город по Mason-strit, вышел на большую Montgomery-strit, заглядываясь на высокие большие дома, сплошь покрытые объявлениями, как написанными на стенах, так и на вывесках. Глядя на роскошные гостиницы, на витрины блестящих магазинов, на публику — все напоминало ему Париж, только провинциальный и покойный. Женщины в чепцах, капотах и шляпках, в зависимости от социального положения, простолюдинки и китайцы в повязанных платках. В этом светлом городе смешались расы и народы: китайцы, русские с Аляски, евреи, итальянцы, африканцы, свободные от рабства, мексиканцы, ирландцы, англичане, немцы, филиппинцы и жители Океана, наподобие папуасов. Только аборигенов, индейцев Калифорнии, не видно — вымерли за последние пятьдесят лет испанского владычества.

Мишель прошел до конторы дилижансов в конце Montgomery-стрит, и неожиданно чуть не столкнулся с крупным мужчиной, вдруг вышедшим из дилижанса и остановившимся к нему спиной, пропуская сходящую со складной ступеньки даму в пышном платье. Спина обширного в талии господина показалась ему ужасно знакомой. В подчеркнуто новой черной пиджачной паре, с черной широкополой шляпой на голове, из-под которой падали на плечи черные, тщательно расчесанные волосы с сединой, в накрахмаленной рубашке с отложным воротником, повязанным черным галстуком — это здорово напомнило Мишелю все тот же Париж, что он решился зайти с фасада. Узкий нос с горбинкой, показатель благородного происхождения, проницательные глаза, тонкие черты аристократа.