Черные Мантии - [22]

– Дайте мне поводья и идите! Не хочу смотреть на этих типов под аркой.

Конюх рассмеялся.

– Народец так себе, это уж точно, – высказался он и подвел Блэка к окну, передав поводья Андре.

– Я сейчас, – произнес он и исчез под аркой. Как только конюх скрылся из глаз, Андре помог жене перебраться через подоконник и подняться в двуколку, затем бросил туда чемодан и сам занял место рядом с Жюли. В этот момент госпожа Шварц случайно выглянула в окно и закричала:

– На помощь! Грабители убегают!

Жюли, сидевшая на узенькой Скамейке, покачнулась. Чтобы не дать ей упасть, Андре одной рукой обнял ее за талию, а другой схватил поводья. Блэк чуть потоптался на месте, а затем, подчиняясь молодому гравировщику, который заставил его сначала сделать круг по двору, чтобы взять разбег, рванул вперед. И очень вовремя, поскольку госпожа Шварц оглашала улицу своими криками:

– Держите вора! Держите убийцу! Горим!

Набравший скорости Блэк в один миг проскочил под аркой, так что полицейские успели только прижаться к стене. Те же, кто был на площади Акаций, а также стражники и жандармы, услышавшие вопли госпожи Шварц и самого комиссара, который присоединился к жене и, как и она, теперь неистовствовал у окна, выходившего на площадь, обратились к исполнению своего долга. Но Блэк и впрямь был сущим дьяволом. Он вихрем промчался по площади, в то время как вокруг на сотню ладов раздавались призывы: – Держите их! Остановите!

Для исполнения этого приказа потребовалась бы целая сотня людей, которые должны были перегородить улицу, или какой-нибудь бравый горожанин из числа тех, что с закрытыми глазами готовы броситься навстречу опасности. Я говорю «с закрытыми глазами», ибо открытыми глазами теперь можно было увидеть, что Андре одной рукой держал поводья, а в другой его руке находился заряженный пистолет, и его бледное лицо представляло собой еще более страшную угрозу, чем само оружие.

Андре сидел прямо и уверенно. На плече у него лежала голова потерявшей сознание жены.

В этот ранний час на улице было мало прохожих, и среди них не нашлось героя, способного преградить дорогу Андре. В то время как госпожа Шварц, находившаяся в ярости от того, что ей не удалось отомстить канскому обществу, не ее назвавшему достойнейшей, бесновалась с криками: «Все мужчины трусы!», в то время как более рассудительный господин Шварц реквизировал лошадей у их владельца и сажал на них полицейских, готовясь отдать распоряжения жандармам, Андре уже свернул с площади и мчался галопом по улице Вильгельма Завоевателя. Вопли негодования все еще летели ему вслед, но расстояние смягчало их резкость. Удивленные прохожие ограничивались мирным созерцанием проносившегося вихря. Блэк старался вовсю, и колеса двуколки подскакивали на мостовой.

Когда повозка достигла площади Фонтенель, где находился рынок, шум погони остался позади. Андре поехал медленнее, чтобы дать передохнуть лошади. Правда, теперь встречные изрядно удивлялись при виде светлой женской головки у него на плече. Но в Нижней Нормандии не принято совать нос в чужие дела. (Тут надо сказать, что навязчивые воздыхатели Жюли в конце концов все-таки надоели Мэйнотту.)

– Здравствуйте, господин Мэйнотт.

Раз двадцать его приветствовали так, как будто Жюли и не было рядом.

Один же из кавалеров – ранняя пташка, в отличие от остальных – даже снял шляпу, мечтая, как лестно услышать слова: «Это вы виноваты в случившемся!» Так мог сказать не меньший дурень, чем он сам.

Спустя пять минут проехали конные полицейские, затем – жандармы. «Ах! Когда б мы знали! – восклицали доблестные нормандцы. – Ах, он мошенник! Как ловко сработал!» Но как тут было догадаться! Кто же знал, что у банкира Банселля очистили кассу. Когда же новость облетела город, то собралась внушительная толпа – не для того, конечно, чтобы гнаться за грабителями, но чтобы поглазеть на жилище потерпевшего.

Дом Банселля вел дела со всеми коммерсантами в округе. Его глава, стремясь заранее умножить свои потери, лучшего и придумать не мог. Это был день платежей, и армия кредиторов обсуждала, не продать ли на вес самого Банселля… В Нижней Нормандии шутить не любят! И если молния сражает должника, мы, не боясь греха, промоем его кости, чтоб отыскать хоть толику своих деньжат! А господин Банселль был чертовски богат, и многие ему завидовали! Разве он не жил на широкую ногу? А этот парижский ларь! Да Что, кроме ловушки, можно привезти из Парижа? Он сам виноват: подставился, вот и обокрали!

Но, к счастью, нам недосуг раздумывать над гневными высказываниями нижненормандских кредиторов. Скажем лишь, что милосердная судьба наложила в этот день не одну сотню протестов по векселям на раны бедняги, чья коммерческая душа была сражена.

Андре Мэйнотт пересек город и выехал по Воссельскому мосту к дороге на Вир. Была прекрасная погода, и по утреннему холодку лошадь мчалась как вихрь, с легкостью преодолевая расстояние. За границами города дорога из красного песчаника сворачивала на запад и, пересекая сады, плавно поднималась на холм. Андре прижимал к себе Жюли; он находился во власти радостного возбуждения и чувствовал себя неуязвимым. Когда на вершине холма он обернулся и увидел вдалеке всадников в клубах пыли, мчавшихся за ним вдогонку, то не ощутил страха и только улыбнулся. Опасность находилась позади него, в то время как впереди открывались широкие просторы, и ему казалось, будто крылья несут его.