Черные крылья - [65]

Глава 22

Мод был старым еще тогда, когда главной заботой Дортмарка были свары племенных вождей. Древняя кладка кое-где еще сохранилась. Из выщербленных серых кирпичин торчали желваки кремня.

Когда я, пылая яростью, вломился в Мод, матрона-хозяйка побелела.

– Ты знаешь, зачем я здесь, – процедил я. – Где женщина?

Похоже, она хотела ссориться, спорить, требовать официальные бумаги. Как будто мало меча в моей руке. В конце концов инстинкт самосохранения победил бюрократическое рвение, и святая сестра приказала типу со связкой ключей открыть камеру Эзабет.

– Я не пойду к этой безумной ведьме! – дрожащим голосом выговорил он.

Чиновники повсюду любят думать, что их форма и положение дают им авторитет и власть, за которыми можно спрятаться, представив, что отгородился от мира. Но это работает лишь в том случае, если другие играют по правилам.

– Вонючий пес, это ты про леди Эзабет Танза? – прорычал я.

А потом то ли из общей взвинченности, то ли из ярости, затуманившей рассудок, я схватил его за шиворот и швырнул за его собственный стол. Бумажки полетели во все стороны. Тип грохнулся об пол и замер. Я подхватил его ключи, и мы с Ненн отправились к Эзабет. Не думаю, что тип вздумал бы не выпустить нас. Матрона промолчала. Дело-то в том, что она всего лишь хотела тихо-мирно заниматься своей богадельней. И в общем-то не делала ничего плохого – если ее не вынуждали, конечно. Но ей не повезло замешаться в дела наемников и князей. Думаю, она мигом спустила бы на нас своих костоломов, но Ненн – чертова кошка с мечом, а сталь выиграет у дубины, даже если бы мы были на последнем издыхании.

Мы шли быстро. На верхних этажах камер содержали либо слегка помешанных, либо тех, у кого богатые родственники. Комнаты, можно сказать, чистые, их обитатели вольны бродить почти всюду – при условии, что не пытаются покинуть Мод. В гостиной старик чудесно играл на виоле, а женщина, вырвавшая пальцами свои волосы, кивала лысиной, сидя у его ног. В коридоре мы увидели детей. Я удивился. Как узнаешь, сошли ли дети с ума? Они же всегда бестолково ведут себя. А может, это дети безумцев? Во всяком случае, на верхних этажах было спокойно и мирно.

А вот внизу, где содержали по-настоящему опасных, – другое дело. Если сумасшедший вредил людям, с ним поступали по общему закону, невзирая на болезнь. Убийство есть убийство, пусть и случайное, а тяжелое ранение, загноившееся и погубившее – тоже, по сути, убийство. Потому по-настоящему буйных выживало немного. Шумели на нижних этажах в основном те, кто вредил самому себе. Из-за одной закрытой двери непрерывно доносились приглушенные вопли, полные лютой боли, из-за другой – хриплый шепот, непрестанная мольба отдать детей. Туннели отшвыривали звуки назад, к издававшим их, эхо вторило безумным воплям, как отчаянная молитва.

Эзабет держали на уровень ниже самых опасных психов.

Ее комнату освещала единственная тусклая труба под потолком. Я открыл дверь и остолбенел. Мать честная! Как тут воняет! Я провел немало времени в откровенно дерьмовых местах, отдал должное откапыванию и закапыванию нужников – как же без них в армии? – но так гнусно не смердело нигде. Пол мокрый, стены в грязи.

– Идите сюда, быстро, – приказала Эзабет и не думая поворачиваться к нам. – Поднимите меня!

Мягко говоря, неожиданная реакция.

– Настало время вытащить вас отсюда, – сказал я. – Пойдемте. У нас мало времени.

– Не сейчас. Быстро, поднимите меня ближе к потолку!

– Да что за хрень у вас на уме? – спросил я.

Эх, а может, они не так уж и не правы? Черт возьми, а вдруг она действительно свихнулась, и я поставил все на глупую надежду?

– Я лучше вижу, если дверь наружу открыта, – указала Эзабет. – У тебя есть свет?

Она поправила вуаль и обернулась. Ее глаза блестели в сумраке. Я посмотрел на потолок и только тогда понял, чем же заинтересована леди Танза.

Издали оно казалось потеками грязи, но вблизи в рисунке обнаружилась некая структура. Хм, стены и потолок были покрыты грубо намалеванными диаграммами, графиками движения лун, расчетами, выкладками и время от времени несколькими строчками текста.

– Что это?

– В этой камере держали Глека Малдона, – объяснила Эзабет. – Он записывал свои выкладки на стенах. Я поняла бо́льшую часть, но мои глаза не различают того, что на потолке. Можете поднять меня?

– Чем это написано?

– Дерьмом. Большей частью. Наверное, он смешал его с мочой, произведя подобие чернил. Наверное, у него был стул, раз он смог писать на потолке. Но милосердные братья увидели, что Глек мажет потолок экскрементами, и отняли стул. А теперь поднимите меня.

Ну, смрад теперь понятен. Нас окружает заботливо размазанный по стенам и потолку кал.

– Может, вы думаете, что меня сюда запустили по доброй воле? – осведомился я.

Мы уже жили на заемном времени. Пусть закон и на моей стороне, но закон не управляет солдатами – а матрона, несомненно, уже послала за ними.

– Капитан, поднимите меня!

Я заколебался. Меня обуял внезапный страх куда жутче всего, что я испытывал в Мороке. Голубое платье Эзабет было в грязи и смердело, но я не потому судорожно сглотнул, кладя руку на ее талию. Эзабет потупилась и снова попросила поднять ее. Я поднимал ее не в первый раз – но все равно мои плечи пронизала дрожь. Я целиком держал ее – Эзабет Танзу – в руках и посадил на плечо, словно ручную птицу. Ненн скривилась, глядя на нас, и подняла лампу. Из коридора эхо несло вопли умалишенных. Эзабет тщательно изучала вычисления, намалеванные дерьмом на потолке, и проговаривала цифры, запечатлевая их в памяти.