Черные крылья Ктулху • 2 - [44]

Один из котов проскользнул с кушетки на столик и умилительно, с этакой поистине нечеловеческой грацией принялся розовым язычком лакать воду из вазы. Лишь бы в георгинах не оказалось ничего опасного для котов. Отложив телефон, Нина снова сосредоточилась на бабушке:

— Ну как ты?

— Что-то надвигается и скоро заберет меня. Недолго осталось.

Если Розмари впадала в такое настроение, спешкой уже не отделаться. Однако у Нины было всего минут сорок, максимум пятьдесят. Потом нужно срочно бежать в офис на совещание. Она прекрасно понимала, что будет жалеть о несостоявшемся разговоре — единственной отраде для пожилой женщины. В прежние годы слушать ее было сплошным удовольствием. Рассказчица от бога, Розмари делилась семейными историями, корнями уходившими во времена Гражданской войны, экспромтом сочиняла стихи и точно витала сразу в нескольких мирах. Еще в детстве летние месяцы, проведенные в этом домике, сильно влияли на Нину, хотя она толком не осознавала, как именно. Здесь она училась — пусть и без особого успеха — проще относиться к себе в этой жизни. Однако тогда же родилась привычка суетиться, заполнять время до отказа и в постоянном движении ощущать свою значимость.

В тот день надо было уделить внимание Розмари: что-нибудь поведать ей, что-то услышать от нее. Конечно, это не изменило бы ход событий — ведь чему быть, того не миновать, — но пообщаться все равно стоило. Однако Нина предпочла другой вариант.

— Бабуля, не говори так, — укорила она и ласково провела ладонью по редким седым волосам.

Розмари снисходительно улыбнулась:

— Хорошо, сменим тему. Что нового?

Качалка накренилась вперед и замерла, когда Нина осторожно присела на краешек сиденья, гадая, как ответить на довольно простой вопрос.

— Да ничего особенного. Все как обычно.

— Как дети? Как Кен?

— Отлично. Крутятся как белки в колесе.

— Поцелуй их за меня.

— Непременно. Кстати, тебе от них привет.

В действительности приветов никто не передавал, но Нина оправдывала домашних забывчивостью. Вспомни они про старушку, может, и передали бы — хотя вряд ли.

Любая неосторожная фраза грозила перерасти в серьезный разговор — совершенно неуместный и ненужный. Бабушка и внучка обменивались банальными фразами, хотя пустая болтовня коробила и подавляла обеих. Свое раздражение Розмари списывала на всепоглощающую, бесконечную усталость, а Нина — на неотложные дела.

За окном колыхался луг, трава волнами блестела на солнце, сгибаясь под тяжестью живого веса, поднявшегося с реки и подбирающегося все ближе к дому, но ни к кому конкретно. Розмари чувствовала его приближение. Нина еще нет.

— Хочешь перекусить? — предприняла она очередную попытку.

— У меня давно нет аппетита, да и откуда ему взяться.

— Бабуль, надо поесть.

Диалог повторялся в каждый приход Нины, но обычно Розмари не отвечала со столь убийственной прямотой.

— Надо? А зачем?

— В смысле, зачем? Едят, чтобы жить.

У Нины поджимало время. У Розмари тоже, но оставшиеся крохи больше не играли роли.

Уговоры внучки возымели действие. Старушка проглотила пару ложек рагу, половинку печенья, отпила молока. Всякий раз кусок застревал в горле — проклятая старость притупляла вкусовые рецепторы, не позволяя наслаждаться едой. Нина, напротив, ела быстро и много, но скорее из желания оценить собственное кулинарное мастерство. Однако, прожевав последний кусок, нашла, что чего-то не хватает. Розмари похвалила завтрак, ведь к нему прилагалась приятная компания, забота, ну и обилие шоколадной крошки. Казалось, это не печенье с шоколадом, а наоборот, шоколад с редкими вкраплениями теста.

Постепенно завязался разговор. Говорила в основном Нина о вещах, некогда пробуждавших в старушке живой интерес: о детях, экономике, войне, религии, семейных историях. Розмари вспоминала, как в прежние времена дамы со всего квартала устраивали посиделки в кофейне и за шитьем обсуждали всякие мелочи — вынесенные на всеобщий суд, они сразу приобретали серьезный оборот. Конечно, повторяла она, не все было гладко — периодически всплывали или замалчивались истории про педофилию, супружеские измены, болезни, катастрофы, похищение детей. В тот день Розмари завершила рассказ словами:

— Мы не были друзьями в буквальном смысле, но эти совместные сборища связывали нас прочными узами. Теперь никого не осталось. Одни переехали, и связь с ними прервалась. Другие умерли. Месяц назад Франсину Поллак забрали в дом престарелых. Я — единственный пережиток тех дней, одинокая, как остров в бушующем океане.

— Сочувствую, бабуль. Жуткое ощущение, должно быть.

— Так устроен мир.

— К сожалению.

— К сожалению или к счастью — не важно.

Розмари не упомянула незримый тягучий прилив, с завидной регулярностью накрывавший окрестности. Этот поток принес и затем рано отнял любовь всей ее жизни, это он вызвал пожар в доме Клингманов, и он же питал влагой их дивные розы. Подхваченный этим бурным течением, Марк Эбернети пропал без вести во Вьетнаме, а Шерил Рейнс стала врачом в Африке; из-за него целый квартал самостроя снесли ради торгового комплекса и разбили прелестный парк на месте покосившихся хибар; ему же Франсина Поллак была обязана своим быстрым угасанием, а сама она — долгой счастливой жизнью. Розмари понятия не имела, вызвал ли поток эти события, обусловил или просто-напросто обнажил, однако его откровенная безучастность внушала отчаяние и надежду.