Чёрные корабли - [12]

Юные воины, не видавшие битв, плотнее теснились к нему, и среди них молодой царь, Несторов сын Иденей, которому еще только предстоит себя показать. К нему-то и обращал речь Неоптолем.

— Неужто мы сделаны из худшей бронзы, чем наши отцы? Неужто по ту сторону Реки окажемся недостойны стать рядом с их доблестными тенями? Неужто нам самим не добыть славы и женщин? Так зачем медлить с отплытием?

Я прислонилась к стене. Яркие цвета, крепкое вино — но я чувствовала лишь дурноту. На меня никто не обращал внимания.

Даже если и заметят, без краски на лице меня примут за обычную горожанку или дворцовую рабыню.

Я начала было пробираться прочь, к выходу в сторону кладовых, и чуть не наткнулась на воина. Глаза Триота мерцали в свете пламени, и происходящее его явно не радовало. Он меня узнал.

Я почувствовала слабое прикосновение ночного ветра, Ее руку на своем плече.

— Оставь Арена здесь, — сказала я. — Если он прольет кровь родичей своей матери, божественный гнев Эриний не оставит его до конца дней. Тебе же, если уйдешь, не суждено вернуться, твоя плоть достанется в пищу рыбам.

Его взгляд остался безучастным.

— Это говоришь ты, пифия, или Она?

— Она. И я.

Триот посмотрел на меня, словно ожидая что-то увидеть на моем лице.

— Арен останется здесь. Но мне придется идти.

— Почему?

— Потому что так повелит мой царь. — Бросив взгляд на Иденея, стоявшего рука об руку с Неоптолемом, он повернулся и пошел к выходу.

Я вышла через главные ворота и направилась в сторону гавани, прочь от празднующих. Стемнело, звезды над морем горели чисто и ясно.

Я больше не ощущала Ее присутствия, Она снова скрылась. Стоя под звездами, я следила за набегающими на берег волнами — и ничего не чувствовала.

— Великая Владычица, — сказала я, — отчего ты оставила меня, отчего не даешь напутствия? Я еще не стала настоящей пифией?

«Жди, — ответила тишина. — Тебе надо ждать».

— Ждать чего? — спросила я.

Волны ударялись о берег и отбегали назад. Корабль у причала поскрипывал с каждым ударом прибоя. Сияли звезды. И ничего другого не происходило.

Я вернулась в святилище. Дни удлинялись; урожай уже сняли, мак на полях высох и рассыпался на семена.

Когда урожай убрали в хранилища, Иденей, взяв шесть кораблей и всех подвластных ему воинов с оружием, примкнул к собранному Неоптолемом флоту. Они отплыли в Миллаванду — соединиться с войском, которое Неоптолем тем же путем набрал в Тиринфе. Затем им предстоял поход к Илиону.

Триот последовал за своим царем. Арен, должно быть, плакал от обиды: его не взяли. В свои тринадцать лет он скорее предвкушал увлекательное приключение, чем думал о битве.

В святилище все было спокойно.

Ко мне приходили за помощью пастухи — среди овец на пастбищах обнаружилась какая-то болезнь. Я вспомнила, как пифия однажды такое упоминала, говоря о временах своей бабушки.

— Отделите больных овец от остальных, — сказала я. — Посвятите их богам и принесите в жертву, как положено по обряду. Мясо раздайте всем в доме, даже рабам. Не пытайтесь обмануть богов, оставив больных овец среди здоровых, иначе они погибнут все.

Так и случилось. Те, кто исполнил все по сказанному, лишились нескольких ценных животных; у тех же, кто пытался утаить от богов часть овец, стада вымерли почти полностью.

Когда все закончилось и половина народа готовила баранину к большому пиру, я ушла в глубь пещер. Мне нет места там, где режут скот и готовят мясо: мне нельзя проливать или видеть кровь. И я удалилась туда, где тьма.

В пещере с расстеленными на полу волчьими шкурами царила тишина. Воздух не колебался, разве что от моего движения.

— Владычица, — сказала я, — не пожелаешь ли ты говорить со своей прислужницей? Для чего длится мое ожидание?

Пещеры хранили покой, не давая ответа.

«Жди».

В разгар лета Иденей вернулся на пяти кораблях, груженных добычей и рабами. Корабль, которым командовал Триот, погиб на обратном пути, никто не спасся.

Эти вести принесла Долкида. Мне самой претило появляться в городе, видеть пригнанных рабов и смотреть на праздничную толпу, радующуюся богатствам Вилусы.

— Сорок рабов, — говорила Долкида, отирая пот со лба после долгого подъема в гору. — И еще больше продали в Миллаванде за египетское серебро и золото. Иденей теперь богатый царь, с ним будут считаться.

Она вспомнила о том, кто я, только после того, как я молча встала и ушла. В пещеры она за мной не пойдет.

Я сидела в темноте на волчьих шкурах.

— Владычица, — сказала я, — я пифия, твоя прислужница. Но когда-то я была ребенком и меня звали Чайкой.

Я плакала там, во тьме, — впервые после смерти пифии. Плакала о рабах, о неведомых мне соплеменницах, что работают теперь у реки или на дворцовых кухнях. О матери. Об Арене, дважды осиротевшем. О себе. Не знаю о чем. Плакала, пока не уснула.

Над землей реял жар, воздух был плотным и вязким в то необычно жаркое лето. Зной покрывал всю землю, не ослабевая ни на день. Затихли даже пчелы.

Через три недели после возвращения Иденей вновь отплыл с Неоптолемом — тот хотел напасть на иллирийский берег севернее Итаки, пока еще не закончилось время судоходства. Пилос не враждовал с Иллирией, но в опьянении победы это никого не заботило.