«Черные кабинеты» - [220]

Про графа Н.П. Игнатьева в «черном кабинете» сохранилось предание, что он, будучи послом в Турции, отправлял свои донесения в простых (не заказных) письмах, заделанных в грошовые конверты, которые полежали некоторое время вместе с селедкой и мылом, и заставлял своего лакея писать адрес не на имя министра иностранных дел, кому письмо предназначалось, а на имя его дворника, или истопника, по частному адресу. Вот такие меры предосторожности, пожалуй, действительно спасали его корреспонденцию от перлюстрации. Прибегал же Игнатьев, по преданию, к таким мерам потому что, будучи еще русским военным атташе в Лондоне, он получил однажды письмо из Петрограда со следами оттиска почтовых штемпелей всех на одной стороне вложения, хотя на конверте штемпеля были наложены одни на лицевой, а другие на клапанной стороне письма. Оттисками этих штемпелей можно было безусловно доказать, что его письмо было перлюстрировано в Лондоне, или на Британских островах, и Игнатьев упрекнул великобританского министра иностранных дел в том, что его подчиненные вскрывают письма члена русской миссии, но министр дал честное слово лорда, что в Англии «черного кабинета» не существует, а уличенный оттисками штемпелей в противном, смеясь, заметил: «А что же я, по‐вашему, должен был сказать? Неужели вы думаете, что нам не интересно знать, что вам пишет ваш министр, и что вы ему доносите про нас?» Получив такой урок в самом начале своей дипломатической карьеры, граф Игнатьев был уже осторожен со своими письмами всю свою продолжительную жизнь. Из всех сановников Игнатьев был единственным, который в должности министра лично побывал в петроградском «черном кабинете», присутствовал во время работы и интересовался ею.

Наконец, осталось еще сказать несколько слов о причастности к перлюстрации царя.

Когда какое‐нибудь письмо представляло собою исключительный интерес, то, кроме отправления выписки из него по назначению министру внутренних дел, или иностранных дел, начальнику Генерального штаба, или в Департамент полиции, дубликат ее представлялся царю, а иногда, смотря по содержанию письма, выписка представлялась только ему одному. С этой целью такие выписки, чисто напечатанные на пишущей машинке, в особом большом конверте с напечатанным на нем адресом царя, одним из секретных чиновников, пользовавшимся исключительным доверием царя, относились лицу, служившему и жившему во дворце и имевшему без особого доклада доступ к царю. Через это же лицо царь передавал приказания следить за перепиской кого‐либо из приближенных, или даже членов царской фамилии, подозреваемых им в каких‐либо неблаговидных поступках. Так, по сличению почерков, благодаря перлюстрации, удалось узнать фамилию лица, сообщавшего за границу разные нежелательные с точки зрения придворной этики сведения, или имя автора анонимно изданной в Лондоне на английском языке книги с изложением тайн петроградского двора, каковым оказался пользовавшийся особым расположением царя барон.

Когда великий князь М.А. [Михаил Александрович], увлеченный красотою дочери предводителя дворянства одной из южнорусских губерний, серьезно подумывал о браке с нею, то приказано было снимать фотографии с переписки влюбленной четы и дешифровать детски наивный шифр, коим они думали скрыть свои планы на будущее. Благодаря перлюстрации их намерение уехать в Англию, чтобы там обвенчаться, было расстроено1556.

Великая княгиня М.П. [Мария Павловна], по‐видимому, не пользовалась особенным доверием царя, полагавшего, что она более симпатизирует своим германским землякам, чем это приличествует русской великой княгине, поэтому за ее перепиской велено было внимательно следить, но в своих письмах она была столь осторожна, что никаких улик основательности к подозрению добиться не удалось1557.

Отношение царя к перлюстрации было весьма своеобразным. Он ею, по‐видимому, очень интересовался, ибо когда дней 8–10 не получал конверта с выписками, то спрашивал, почему ему ничего не присылают, а когда получал хорошо ему знакомый по наружному виду конверт, то оставлял дело, коим занимался, сам вскрывал конверт и принимался тотчас же за чтение выписок. Несмотря на это однако, он не принимал никаких мер согласно данным, черпаемым из выписок; так, например, он не удалил от себя барона, автора английской книги с тайнами дворца, и ничем не дал понять лицу, сообщавшему за границу нежелательные сведения, то, что он осведомлен об его неблагонадежности. Деятельность графа Воронцова-Дашкова на Кавказе стала притчей во языцех, его бранили поголовно, и русские, и инородцы; в течение продолжительного времени не представлялось царю ни одного конверта, чтобы в нем не было выписки из письма [с] резкой критикой поведения кавказского наместника, а все же он благополучно продолжал занимать свой высокий и ответственный пост, потому что царю он был мил, а жалобы всего населения края были для него голосом вопиющего в пустыне1558. То же замечалось и тогда, когда деятельность какого‐либо министра критиковалась всеми, и в письмах прямо приводились не только его промахи, но и злоупотребления. Царь все это читал, иногда приказывал «привести более точные и подробные данные», а любимец-министр продолжал себе благодушествовать на своем посту и набивать карманы, пока совсем не оскандалится.