Черные флаги Архипелага - [40]

– Да, Киф, может, девочке твоей с правами помочь? Ну, с их получением. Один звонок – и уже сегодня домой привезут, со всем уважением.

– Нечего, – жестко сказал я. – Пусть сама учится водить, и так вон смотрю, разбаловалась чересчур.

– Вот это правильно! – Азов одобрительно хохотнул. – Я тоже на это обратил внимание, ты с ней построже. Они, когда молодые, часто расслабляются быстро, мозгов еще немного, а амбиций – хоть отбавляй.

Машины уехали, а я отправился к метро, размышляя об услышанном и о своей несчастной доле. Жалея себя, я добрел почти до дома, но попасть в квартиру так быстро и так рано мне нынче была не судьба.

– Харитон Юрьевич, – раздался голос Еремы у меня за спиной, прозвучав чуть позже, чем звук затормозившей машины. – Увы, но день встречи нам пришлось перенести на сегодня. Не затруднит ли вас сесть в мою машину?

Глава 10, рассказывающая о втором разговоре

– Ну, не могу сказать, что у меня вызывает большую радость подобное изменение в моем расписании, но я так понимаю, что вы все равно найдете массу аргументов для того, чтобы я это сделал, – выдал я фразу на редкость сложного плетения.

– Все зависит от ваших пожеланий. – Ерема был само примирение и миролюбие. – Но лучше было бы согласиться, смею вас заверить, что это в наших обоюдных интересах.

Все это звучало бы как изрядно завуалированная угроза, если бы не выражение лица Еремы, на котором не было ни малейшего намека на возможное применение силы, причем совершенно не наигранное и не фальшивое.

Я вздохнул и сел в машину, которая, как только я закрыл за собой дверь, резко набрала скорость.

В какой-то момент я подумал о том, что можно было бы и апробировать свежеподаренные часы, но, подумав еще маленько, выкинул из головы эту идею. Во-первых, никакой угрозы для себя я пока не видел, во-вторых, кто его знает, какие они методы будут применять для моего освобождения, ну и, в-третьих, кто поручится, что эти часы обо мне и так постоянно не сигнализируют, просто я этого не знаю. Вся эта демонстрация с экранами и точками на них может быть попросту муляжом, в который я должен поверить, знаем мы такие штуки.

– Вы о чем-то задумались? – Ерема, сидящий рядом со мной на заднем сиденье, повернул ко мне голову. – Какие-то неприятности?

– Да вы знаете, в последнее время моя жизнь настолько насыщена событиями, что я уже и не знаю, что в ней неприятности, а что – нет, – совершенно честно ответил ему я. – Все настолько перепуталось, что свет от тьмы не отличишь.

– Ну на самом деле между светом и тьмой очень много общего. – Ерема был предельно серьезен. – Единственное отличие между ними – это то, что они служат разным целям, вот и все. Но вообще-то это тема для очень и очень долгого философского спора, и я не думаю, что здесь для него время и место.

Я промолчал, поскольку вовсе не люблю длинные и уж тем более философские споры. Споры, как правило, заканчиваются не слишком хорошо – каждый остается при своем мнении, но некий зазор в отношениях возникает. Тут один зазор, там другой – и вот готово, вроде бы неплохие знакомые перестают испытывать друг к другу приязнь, а при определенных условиях и вовсе не хотят ни видеть, ни слышать друг друга. Вот и возникает вопрос – и кому эти споры нужны? Ну а если они еще и философские, то тут хоть святых выноси.

Ехали мы долго, и это при том, что вроде бы нигде особо и не стояли. Время от времени я поглядывал в окно, чтобы иметь хоть какое-то представление о том, куда меня везут, и по всему выходило, что пока мы движемся в район Хорошевки, по крайней мере, мы проехали памятник Народному Ополчению, дальше маленько попетляли по улицам, проскочили Звенигородский путепровод, пару раз пересекли по мостам Москва-реку и наконец затормозили у небольшого здания.

– Приехали. – Ерема открыл дверь и вышел из машины.

– Крылатское, – отметил я, покинув салон через другую дверь.

– Хороший район, нам нравится здесь, – откликнулся мой спутник и протянул руку в жесте, который я расценил, как приглашение зайти в здание.

Внутри было пустынно, безлюдно и гулко. Гулко, потому что наши шаги отдавались эхом и тогда, когда мы шли по фойе, и когда поднимались по лестнице. Ни ресепшен, ни сотрудников, снующих туда-сюда, – никого. Пустые коридоры, тусклый свет ламп дневного освещения и какая-то заброшенность, хотя ни пылью, ни тлением не пахнет. Но все равно странно для столь влиятельной организации.

– Скромно тут у вас все, аскетично, – отметил я. – Не то что в «Радеоне». Там-то у них и девочки в шейных платочках, и лифт с зеркалами, и кафе со СПА.

Ну давай, приятель, скажи то, что я от тебя жду, и я получу подтверждение своей правоты.

– Это их привычный стиль, – мягко ответил Ерема. – Антураж всегда был любимым орудием наших… мм… конкурентов, это им кажется более простым путем к сердцам и душам людей. Мы же действительно предпочитаем аскетичность. Лучше быть, чем казаться. Это, конечно, не девиз, но образ нашей жизни. И, знаете ли, пусть наш путь примет лишь один человек из десяти, даже из ста, но это будет думающий человек, умеющий отделять внутреннее от внешнего.

Именно после этих слов я на один шаг приблизился к тому выбору, который мне неминуемо придется сделать. Терпеть не могу идеалистов и фанатиков, препаскуднейшее племя…