Черные дни в Авиньоне - [33]

— А вы сами готовы последовать ему?

— Желание жить, свойственное любому божьему созданию, призывает меня к бегству, долг велит остаться, а разум советует подчиниться ему.

— Достойный и остроумный ответ. Вот только поможет ли он, когда чума покажет всю свою силу… — Климент в задумчивости подошел к одному из полукруглых окон, выходивших на площадь, и остановился, глядя вниз, на полускрытую туманом площадь. — Вы заметили, что многолюдный и шумный Авиньон пустеет? Многие покинули его, не дожидаясь совета врачей. Что ж, никто не сочтет позором отступление перед лицом многочисленного и сильного врага. Но когда Господь насылает на нас испытания, он же в бесконечной милости своей дает силы и средства для их преодоления. Вот поэтому я хочу спросить у вас, мэтр, и ожидаю честного ответа: вы знаете, как справиться с «черной смертью»? Чем можно одолеть болезнь?

— Если подходящее средство и существует, мне оно неизвестно. Надеюсь, пока неизвестно, — быстро поправился Шолиак. — Тем не менее можно кое-что предпринять, чтобы не заразиться. Дворец достаточно просторен, ваше святейшество. Затворитесь в одном из покоев, оставьте только необходимых слуг. Чума любит путешествия и общество — лишите ее этих удовольствий. Настоятельно прошу вас распорядиться, чтобы все в городе последовали вашему примеру. Всеобщее затворничество не изгонит болезнь, но затруднит и замедлит ее распространение.

Несмотря на почтительные обороты, это было высказано тоном скорее приказа, чем просьбы. В ином месте и с иным властителем Шолиак рисковал бы получить резкую отповедь за попытку диктовать условия, но Авиньон был местом, где просвещенное слово имело вес, а знания давали их обладателям право на известную дерзость. Поэтому Климент с самым внимательным и серьезным видом выслушал этот совет и ответил, что непременно позаботится об этом.

— И пусть ваши покои постоянно окуриваются душистыми травами, — добавил врач. — Их аромат не даст распространиться гнилостному поветрию болезни.

— Я выполню все ваши предписания самым тщательным образом, — Климент собственноручно, как бы в доказательство добросовестности, зажег от обычной свечи, стоявшей на столе, другую, ароматическую. — Но я пригласил вас, мэтр Шолиак, для консультации по еще одному, крайне деликатному вопросу, — папа покосился на дверь, отошел от нее к противоположной глухой стене и поманил за собой медика.

— Понимаете ли, в чем дело… сегодня мне слышались голоса.

— Голоса? — переспросил удивленный Шолиак.

— Да, два голоса, — нетерпеливо пояснил понтифик. — Два знакомых голоса! Они принадлежали двум моим приближенным. Но их не было рядом в тот момент, нигде в пределах слышимости! Голоса звучали в моей голове. Скажите, это может быть последствием той головной боли, от которой вы меня излечили? И не является ли это проявлением… сумасшествия? Напоминаю, всё строго между нами.

— Безусловно. Не стану скрывать: голоса, равно как и другие звуки, не слышимые никому больше, в самом деле могут служить признаком помрачения рассудка. Но в случае с вашим святейшеством, учитывая ваш сан, я бы предположил, скорее, знак свыше.

Климент испытующе взглянул в бородатое лицо, опасаясь увидеть насмешку, но Шолиак был совершенно серьезен.

— Вы хотите сказать, Господь таким образом отвечает на мои молитвы? — осторожно уточнил он.

— А почему бы и нет? Насколько мне известно, таких случаев немало.

— Благодарю вас, мэтр, ваш ответ совершенно успокоил и удовлетворил меня.

— Всегда к вашим услугам, — ответил довольный Шолиак. Он был готов наговорить мнительному пациенту целую гору комплиментов и успокоительных слов, потому что от его доброго расположения зависело отказать ли врачу в одной щекотливой просьбе или нет. Надеясь, что подходящая минута наступила, Шолиак, взвешивая каждое слово, проговорил:

— Ваше святейшество, если позволите, я хотел бы вернуться к обсуждению способов одолеть смертельную болезнь, что ныне угрожает всем нам. Великий Гиппократ утверждал, что исток болезни следует искать в нарушении баланса жидкостей в теле человека. Следовательно, чума, как наиболее тяжелая из всех известных ныне недугов, этот баланс уничтожает. Внешние ее следы — почернение кожи, нарывы-бубоны, — хорошо заметны. Но необходимо понять, какие разрушения болезнь творит внутри тела… Словом, я прошу вашего разрешения на вскрытие умерших. И я должен иметь возможность выбирать тела.

Понтифик нахмурился и несколько минут не отрывал взгляд от пустой площади за окном.

— Вы подвергнете себя большой опасности, — наконец заговорил он. — Моя подпись и личная печать подтвердят ваше право на некропсию, но они не защитят вас от гнева родственников покойника, которого вашей волей вместо могилы повлекут на разделочный стол. У меня нет отряда наемников для вашей охраны, мэтр Шолиак.

— Думаю, мне удастся найти сговорчивых родственников. Выбор, к сожалению, весьма велик, — криво усмехнулся врач.

Глава 9. «Восславим царствие Чумы!»

Авиньон тонул в колокольном звоне. Монастырь кармелиток; обитель францисканцев; церкви Сен-Агриколь, Сен-Дидье, Сен-Пьер — везде тревожно, надрывно стонали колокола. Поверх их печальных голосов заунывно и гулко отбивал удары большой колокол Нотр-Дам-де-Дом.